— Примерно так.

— Хорошо. Я понимаю. Доверитесь моему выбору? Я знаю, что любят дети и подростки и от чего у них никогда не болят животы, даже если они переедят.

К тому моменту, когда я позавтракала — пирожки оказались просто сказочными, — мне собрали коробку, источавшую дивные ароматы. Я взяла еще пакет ватрушек — для взрослых, погрузила все в машину и вырулила на разгонную полосу. Мне осточертели тоннели, кроме того, в воздухе я всегда чувствовала себя увереннее, чем под землей.

Парковка у дома мастера Вэня пустовала, как и в первый мой визит. Казалось, в этот дом не приезжает никто, кроме меня. Я подхватила в одну руку коробку — тяжеленькая, однако! — в другую пакет с ватрушками и пошла в дом. Двери раскрылись, я снова оказалась в той же подчеркнуто китайской прихожей. Через несколько секунд послышались отнюдь не старческие шаги, и ко мне вышел подросток.

— Мастер Вэнь в саду, — сказал он. — Давайте помогу вам донести.

Коробка пахла весьма недвусмысленно, но подросток и виду не подал, что догадался о ее содержимом. Он провел меня на веранду, с которой я увидела типичный армейский навес от солнца. Под навесом стояли пластиковый складной столик и шезлонг, в котором дремал старик. Когда я была в трех метрах от него, Вэнь открыл один глаз.

— Здравствуй, Делла Берг, — сказал он. — С чем пожаловала?

— С угощением, — ответила я. — В коробке — для ваших воспитанников, в пакете — для вас, к обещанному чаю.

— А, — старик оживился и из полулежачего состояния плавно перетек в прямосидячее. — Отнеси ребятам, — приказал он подростку, — и проследи, чтоб младшие не объелись. Попроси, чтоб нам чайник принесли, с чашками, а чай на кухне в зеленой банке. И стул какой-нибудь для гостьи!

Подросток испарился вместе с ношей, но тут же нарисовались две девчушки лет пятнадцати. Они вдвоем несли легкий складной стульчик. Я сделала вид, что не заметила, как обе рассматривают меня.

За те несколько минут, что нам собирали чай, я увидела, кажется, всех воспитанников Вэня. Каждый появлялся строго по делу — один нес блюдце, другой чашку, третья салфетку… Клали на место и уходили. И только с веранды доносилось возбужденное шушуканье.

— Ты у них знаменитость, — объяснил мастер Вэнь. — А еще и Хуан Антонио нахвастался.

— Кстати, я его не вижу.

— Так он в полиции торчит. Ему там интересно, а копы его не прогоняют. Ничего-ничего. Глядишь, и не придется его уговаривать школьный экзамен сдать.

— А сможет?

— Хуан Антонио? Конечно. Просто не хочет. Дурак молодой. Я ему уже сказал — лови момент, балбес. Ты сейчас хоть у самого комиссара можешь рекомендацию попросить. Со школьным аттестатом да такой рекомендацией в два счета найдешь приличную работу. А там и на колледж накопишь. Так что тебя на этот раз интересует, Делла Берг? Князева вы взяли, вроде загадок и не осталось.

— Даймон, — лаконично сказала я.

Вэнь засмеялся:

— Ничего, если я тебя просто по имени звать буду? Меня зови Вэнем, так привык.

— Как скажете. Ватрушки попробуйте, они чудесные.

— Да знаю. Даймон тоже всегда приходил — с ватрушками для меня и с коробкой для ребятишек. По-моему, у всех хоббитов менталитет одинаковый. Я тебе так скажу: у меня было три чистые болванки для чипов. Болванки честные, они с легким браком, я их списать-то списал, но не уничтожил. А что, они для копирования годятся вполне. Все три он у меня купил. Насчет двух я ему сказал: Пол, я глубокий инвалид, могу уснуть посреди разговора. Вот я и уснул. А он компанейский мужик, поглядел, что я дрыхну, пошел к ребятам лясы точить. Ну а это же хоббит. Выспросил у моих ребят исподволь, где мастерская, и час там просидел. Я потом честно пытался разобраться, что он там вытворял, — не понял. Он все логи постирал, и, главное, качественно так. Собственно, я все, что осталось, сохранил, можешь хоть в полиции показать. На самом деле не знаю, чем он там занимался. А вот насчет третьей болванки сказать могу, потому что ее-то писал я сам. Когда проснулся, ясное дело. Сказать какую? Ту, какую он Энстону отдал в подтверждение твоей смерти.

— Это надо понимать так, что он позволил себе некоторую откровенность?

— Некоторую — хорошее слово. С нашей братией никогда нельзя быть уверенным, что сказано все. Ну, конечно, если это не на допросе у твоего босса происходит. Тот, я слыхал, вынимает реально все. Даймон старый мой друг. Учились вместе. У меня это был первый и последний университет, у него третий. Я шел по полной программе, он по дополнительной, для взрослых. Я был на втором курсе, он только появился, но у него программа двухлетняя, так что выпускались мы вместе. И оба потом ушли на Фронтир. Я в Шанхай, он к Энстону. И неясно еще, кому повезло меньше. Знаешь, как у нас говорили? Из Эльдорадо люди либо возвращаются, либо нет. А из Шанхая возвращаются всегда, но — по частям. Есть у них противная манера присылать назад пойманных разведчиков фрагментарно. Не, трупы выдают всегда. В течение года. Раз в месяц по куску. Моего напарника, который меня и провалил, присылали двенадцать раз. В последней посылке были аккуратно упакованные копченые — чтоб не провоняли, — голова, туловище и внутренности. Все в отдельных пакетиках с этикетками. Я сбежал после первой же посылки. Жить могу, но ты меня видишь. А ведь я сильно моложе Даймона. Но осталось мне — может, месяц, может, год. И вместо семьи у меня толпа воспитанников с учениками. Но и Даймону не легче пришлось. Что такое Энстон, ты сама знаешь. Даймон уж на что хитер, и то пикнуть боялся, покуда Энстон в силе был. Тоже не жизнь. Вроде целый, а собой распоряжаться не можешь. Поэтому, когда Даймон решил нагреть Энстона, я помог ему. Но, конечно, сначала он мне рассказал. Хорошую штуку выдумал этот парень с Эвереста. Но я еще усовершенствовал ее.

— Вы помогли ему после того, как узнали, что он убил двоих безвинных?

— Делла, Делла. Даймон — живой труп. Как и я. Ну посмотри ты на вещи трезво. Ты побывала под Энстоном, но тебя из могилы вытащил Маккинби. Славный он парень. А нам повезло меньше. Выжили как сумели. Даймон рассказывал мне — ты его пожалела, сдаться уговаривала. И невдомек тебе, молодой, что мертвецов надо хоронить, а не лечить. Вон, лучше Князева спасай, он небезнадежный. Слабак, чего уж там. Но совесть у него есть.