Это мой первый официальный час коктейля в пятницу вечером в Бельвью и вечер проходит не… так хорошо, как я надеялась. Прошло уже полчаса и здесь только Сторми, мистер Моралес, Алисия и Нельсон, который страдает болезнью Альцгеймера и которого сиделка привезла для смены обстановки. Он, однако, одет в элегантный темно-синий клубный пиджак с медными пуговицами. Вообще-то, когда ответственной за это была Марго, народу тоже было не так много – постоянной гостьей была миссис Магуайер, но в прошлом месяце ее перевели в другой дом престарелых, а миссис Монтеро умерла на праздниках. Но я ведь все уши прожужжала Джанетт, убеждая в том, что я вдохну в час коктейля новую жизнь, а теперь посмотрите на меня. В нижней части живота я ощущаю небольшой, размером с оливковую косточку, страх, поскольку, если Джанетт пронюхает о том, насколько низкая у меня посещаемость, она может вообще отменить пятничную вечеринку, а для следующей у меня уже родилась забавная идея – вечеринка на тему «Объединенная служба организации досуга войск». Если сегодня случится провал, то она ни за что не позволит мне провести ее. К тому же, устроить вечеринку, на которой появилось всего четыре человека, один из которых дремлет в инвалидной коляске, ощущается огромным фиаско. Сторми же либо не замечает этого, либо не возражает; она просто продолжает петь и играть на фортепиано. Как говорится, шоу должно продолжаться.

Я пытаюсь выглядеть занятой, сохраняя улыбку на лице: «Тра-ла-ла, все отлично». Я расставила в аккуратные ряды стеклянную посуду так, что стало похоже на настоящий бар. Принесла из дома кучу всего – хорошую скатерть (выглаженную и без пятен от соусов), небольшую вазочку, которую я поставила рядом с тарелкой печенья с арахисовым маслом (сначала я сомневалась по поводу арахисового масла – аллергия и все такое – но потом вспомнила, что у стариков не бывает столько пищевых аллергий), серебряное ведерко для льда, принадлежащее моим маме и папе, с их монограммой, и подходящую к нему серебряную чашу с нарезанными лимонами и лаймом.

Я уже прошлась по апартаментам, стучась в двери некоторых наиболее активных обитателей, но большинства из них не было дома. Полагаю, если ты активный, то вряд ли в пятницу вечером будешь сидеть дома.

Я насыпаю соленый арахис в хрустальную чашу в форме сердца (вклад от Алисии, которая принесла его из хранилища вместе со щипцами для льда), когда в комнату входит Джон Амброуз Макларен в светло-голубой оксфордской рубашке и темно-синем клубном пиджаке, таком же, как у Нельсона! Я чуть не вскрикиваю во весь голос. Зажав руками рот, я падаю на пол позади стола. Если он меня увидит, то может убежать. Не знаю, что он здесь делает, но это мой идеальный шанс убрать его. Я сижу на корточках позади стола и перебираю в голове варианты.

А затем фортепианная музыка смолкает, и я слышу, как Сторми окликает меня:

– Лара Джин? Лара Джин, где ты? Выходи из-за стола. Я хочу тебе кое-кого представить.

Я медленно поднимаюсь на ноги. Джон Макларен пристально смотрит на меня.

– Что ты здесь делаешь? – интересуется он, дергая воротник рубашки, словно тот душит его.

– Я работаю здесь волонтером, – говорю я, все еще держась на безопасном расстоянии. Не хочу его спугнуть.

Сторми хлопает в ладоши.

– Вы двое знаете друг друга?

Джон отвечает:

– Мы друзья, бабушка. Мы раньше жили в одном районе.

– Сторми твоя бабушка? – Я потрясена. Итак, Джон – ее внук, с которым она хотела меня познакомить! Из всех домов престарелых во всех городах во всем мире! Мой внук похож на молодого Роберта Редфорда. Похож, действительно похож.

– Она приходится мне прабабушкой, – говорит Джон.

Взгляд Сторми мечется по комнате.

– Молчи! Я не хочу, чтобы народ знал, что ты мой пра-кто-то.

Джон понижает голос.

– Она была второй женой моего прадедушки.

– Мой самый любимый из всех мужей, – произносит Сторми. – Мир праху его, этому старому хрычу. – Она переводит взгляд с Джона на меня. – Джонни, будь умницей и принеси мне водку с содовой с большим количеством лимона. – Она снова садится за рояль и начинает играть «Когда я полюблю».

Джон начинает приближаться ко мне, но я показываю на него.

– Стой там, где стоишь, Джон Амброуз Макларен. У тебя мое имя?

– Нет! Клянусь, нет. У меня… я не скажу, кто у меня. – Он замолкает. – Погоди минуту. А у тебя – мое?

Я невинно качаю головой, словно маленькая заблудшая овечка. Он все еще смотрит недоверчиво, так что я начинаю готовить напиток Сторми. Я как раз знаю, как ей нравится. Я бросаю три кубика льда, наливаю восемь-вторых частей водки и немного содовой. Затем я выжимаю три ломтика лимона и бросаю их в стакан.

– Вот, – говорю я, протягивая стакан.

– Ты можешь поставить его на стол, – произносит он.

– Джон! Я же сказала, что у меня нет твоего имени!

Он качает головой.

– Стол.

Я ставлю стакан на место.

– Не могу поверить, что ты мне не веришь. Мне хочется помнить тебя человеком, который доверяет людям и видит в них только хорошее.

Оставаясь совершенно серьезным, Джон говорит:

– Просто… оставайся на своей стороне стола.

Блин. И как я должна убрать его, если он весь вечер собирается держаться в десяти футах от меня?

Я беспечно отвечаю: