До весеннего призыва оставалось несколько месяцев. Сидеть на шее родителей не позволяло самолюбие, нужно было найти работу на короткое время. И тогда Людмила Тарасенко, редактор выходившей в "машинке" многотиражки "нженер-машинобудвник", позвонила редактору газеты "Комсомолець Запоржжя" Александру Авраменко с просьбой "пригреть до армии" одного из активных своих помощников. Я ведь с первого курса писал в институтскую газету заметки, посещал литературный кружок при редакции. В итоге совершенно неожиданно попал в тесные стены областной молодежки, чья редакция находилась тогда по адресу ул. Горького, 39 - у трамвайной колеи напротив кафе "Снежинка". Думал ли, что через десятилетие окажусь в штате редакции полноценным сотрудником, что проработаю - день в день - десять лет, что найду здесь любимую жену и друзей, что годы в "КоЗе" станут лучшими в моей жизни?

Заняли меня ерундой: закрепив за отделом школ, давали вычитывать материалы, использовали в качестве курьера. Времени свободного было много: я сдавал кровь за деньги, разгружал вагоны с тарой на пивзаводе, пил на заработанное вино и пиво с дружками, ходил в "Романтики". Дома, уединившись в маленькой своей комнате, в соответствии с рекомендованным Гришей Гайсинским списком читал книги и учил на память стихи. Отношения с родителями оставались натянутыми, что меня, в общем, устраивало - они не лезли в мои дела, я не озабочивался их болями. В мае из военкомата пришла повестка, призывался я в танковые войска. Гайсинскому, прощаясь с "Романтиками", сказал, что буду в армии писать книгу. Я тогда думал, более легкого занятия не существует, а жизненного опыта у меня - на толстый роман. Гриша ответил серьезно: "Пиши, дело нужное". Провожали меня три-четыре приятеля и родители. Отец обнял, сказав несколько важных слов. Мама молчала и была подчеркнуто холодна. Что творилось внутри неё, я, бестолочь, не догадывался.

Армия в Союзе формировалась по экстерриториальному принципу, служили порой очень далеко от родного дома. Я попал в ЗакВО - Закавказский военный округ. Полгода учился на механика-водителя средних танков в учебном подразделении на окраине Тбилиси, полтора года отдал линейной части в азербайджанском Кировабаде. В казармах звучала грузинская, молдавская, армянская, азербайджанская, русская, украинская речь. "Коктейль" из призывников разных республик, - один из факторов, прочно цементировавших дружбу народов, реальное, на мой взгляд, достижение советского строя.

Мне, романтичному, не знавшему жизни городскому мальчишке, армия дала колоссальный разносторонний опыт, оценил который в полной мере, конечно же, значительно позже. А тогда, особенно поначалу, служба давалась тяжело физически и - в большей мере - морально. Первое, что напрягало не только меня, - режим и строгая дисциплина. Подъем в шесть утра, зарядка, учебные занятия, строевая подготовка на раскаленном от солнца плацу, отбой в десять вечера, минимум свободного времени - на гражданке никто из нас так не жил. Недосыпания, большие физические нагрузки (одни кроссы на 5-6 км в противогазах чего стоили), частые наряды (кухня, караульная служба, стояние дневальным "на тумбочке") выматывали непривычные к армейскому ритму юные организмы. У некоторых по телу пошли "долгоиграющие" гниющие язвочки - так, якобы, проявлялась резкая смена климата. Меня телесные болячки не тронули, физические нагрузки особо не изнуряли, зато психологическая ломка была сильнейшая - слишком разительно новая жизнь, уставная и ограниченная, отличалась от безалаберной прежней. Главный армейский принцип - приказы не обсуждаются - входил в сознание тяжело. Беспрекословное подчинение командирам воспринималось как унижение. Офицеры казались все солдафонами, сержанты - служаками, сослуживцы-ровесники - недалекими. Вместе с тем быстро понял: в конкретной жизненной ситуации иной необразованный сельский парень во стократ полезней меня. Что толку от прочитанных на диване книг, если не владеешь лопатой или электросваркой?

Был, однако, и положительный, вдохновляющий меня фактор - ощущение причастности к общему и важному делу, именуемому защитой Отечества. Когда наша учебная рота шла строевым шагом по плацу, выдавая в сто двадцать глоток чуть переделанную песню из знаменитого фильма "Неуловимые мстители":

"Если снова над миром грянет гром,

Небо вспыхнет огнем,

Вы танкистам шепните -

Мы на помощь придем",

я наполнялся гордостью оттого, что являюсь одним из тех, кто сможет защитить страну. Мы ведь все поголовно любили свою советскую родину и готовы были не понарошку за неё умереть.

Новые впечатления, важные для себя открытия нужно было разделить с кем-то и сохранить. И я писал ночами, в ущерб и без того короткому сну, пространные письма, - друзьям, брату, родителям. Каждому полагалась своя порция информации, не все сообщаемое, например другу, можно было доверить родителям. Понадобилось уехать за тысячи километров от Запорожья, пережить нелегкий внутренний сдвиг, чтобы понять, что значат для меня мама, отец. Только в письмах из армии по-настоящему открылся родителям и их открыл для себя. Приходившие из дома полные любви и советов письма перечитывал и хранил, забыв, что еще недавно воспринимал подобные разговоры как нудные поучения, вообще избегал серьезных бесед с "предками". В поздравительной открытке к 8 Марта написал маме такие слова:

"Цветы, магазины, все в этот день,

Все - тебя ради.

И лишь моя исхудалая тень

Где-то в Кировабаде.

Что пожелать? Желаю много,

А что, выбирай сама.

У твоего порога

Все мои закрома".

Прочитав их, мама расплакалась и простила своего непутевого сына окончательно. Особенно растрогала маму "исхудалая тень", об этом она мне сама рассказывала.

Служба в армии во многом изменила меня. Научила сдержанности, взвешенности в принятии серьезных решений. Приучила к самоанализу, к мысли, что поступки других важно тоже понимать и анализировать. Проще говоря, юноша повзрослел. Процитирую себя раннего:

"И вовсе не пропажа это,

Не жаль минувших этих лет.

Нет больше мальчика-поэта,

А есть мужчина и поэт".

Все этапы армейских настроений-переживаний зафиксированы в многочисленных тогдашних стихотворных набросках. Самый обобщающий, пожалуй, вот этот:

Иная россыпь дней меня качала,

Иные ветры мяли волоса.

Душа металась в поисках причала,

Душа стонала, и душа кричала,

Кричала на все сразу голоса.

Я - растерялся. Я привык к иному.