На деле все было совсем иначе.

Мое творчество интересовало Большого Художника постольку-поскольку, вернее, не интересовало вообще.

"Зачем он тогда принес эти стулья?" - спросите вы.

Чтобы рассказать, отвечу я, мне, недалекому, что такое настоящее искусство.

В общем, как вы, наверное, поняли, мне страшно, просто невероятно повезло. Дело в том, что тот художник не только и не просто художник, с большой, разумеется, буквы, но и и автор некой концепции, на которой, по его убеждению, строится искусство, которое, согласно все той же концепции, можно разделить на несколько уровней.

В самом низу - реализм, изображение людей и предметов такими, такие они есть или видятся, как он сказал.

"Примитивная форма искусства" - под эту гребенку попали и Репин, и Рафаэль.

Сальвадор Доли и Малевич удостоились следующей ступени - искусство мысли. Выше - фольклорное искусство и картины савантов - только они по наитию и способны представить мир в его истинном свете.

Над ними - какой-то древний йог, имени которого и названия его работ я не помню.

А на самой вершине наш друг Большой Художник, собственной персоной восседавший напротив на таком же стуле, как у меня.

Вот так-то.

И дело в том, что пишет он картины в каком-то особом состоянии, за которым сотни раз мотался в Индию и на Тибет и однажды узрел тот самый горний мир, увидеть который не может никто кроме тех, кто уже в нем. Во всяком случае, никто кроме Большого Художника не утверждал, что пишет его и это не просто фантазия, а самая что ни на есть высшая и единственная существующая вечно реальность.

Если бы это было именно так на самом деле, то, представьте только, как бы выглядела картина. Два стула, зачехлённых красным атласом. На одном - величайший художник Вселенной, единственный из землян, кто пишет горний мир. И на стенах - не холсты и краски, а окна в Эдем. И мы в нём беседуем о Вечном, здесь, на Земле, в галерее современного искусства. Впечатляет?

Зазвонили колокола.

– О чём я говорил?
– нахмурился художник.

Я видел рай на картине, но это была картина другого художника. "Angel among the roses". Дональда Золана.

Да, я понимаю, конечно, что не святой, да и кто из землян может похвастаться нимбом? Но я бы даже не боялся умирать, если бы кто-то дал мне гарантию, что есть тот ангел с розами, беспечно свесивший ножки у ворот в лучший мир. Там светло и не жарко, там нежность царицы рассветов Любви.

Да, я бы не боялся умирать.

Я не видел ангелов.

Но я видел розы. Такие как держит ангел.

Но этот рай, который открывал мне мой новый, знаменитый знакомый, мне не то, чтобы совсем не нравился. Он был любопытен. По-своему. Но он был чужой и не светлый. Этакой цветомузыкой, пропитанной сандалом и лотосом.

В том раю индианки. И кони, пряничные какие-то, целуются. И голые индийские Венеры. И цветы, и, вроде бы, водопады. И просто разноцветные набрызги, как будто кончиком ослиного хвоста.

Нет уж, мне милее Куинджи. И, представьте, даже котизм.

Не подумайте снова ничего плохого, но в том же месяце, в самый последний день лета, опять стояла голубая луна. Да. Потом её не будет несколько лет, а в этом месяце два раза. Всё на земле, и вообще везде,неравномерно.

Часть 2

Обычно я очень разборчив в выборе гостиницы. Простоватые мне не нравятся, помпезные я тоже не люблю, и дело даже не в экономии. А приставка "арт" меня настораживает, но не в этом случае.

Картины талантливых, но малоизвестных художников приятно радовали глаз, что в данных отрезок времени моим глазам было просто необходимо, ведь им предстояло увидеть мир заново.

Да и вообще, возвращаться после операции из клиники приятнее в атмосферу творчества.

Мне больше внушают доверия клиники с обходительной или даже немного сварливой зрелой пышкой в приемной. Не верю я этим "ноги от ушей", мне сразу хочется на место вывески прибить "Мы вас разденем догола" и вовсе не в том смысле, в котором кому-то хотелось бы.

Конечно, у них расписано все на много месяцев вперед, но вот именно завтра на семь (вам повезло!) появилось окно. Немного попозже? Нет, невозможно. Хотя (вы невероятный счастливчик!) и на 19.30 (вот чудо!) не занято!

Однако в этот раз, несмотря на то, что мамзель на рецепшен была молодой и прекрасной, у меня не возникло ощущения, что я попал в лапы эскулапов, а интуиция меня никогда не обманывает.

Здесь любовь ощущалась во всем, в недежурных улыбках медсестер, в пышности соцветий, в мягкости освещения и, да, мебели, простой, но изящной, оттенка "розовый жемчуг".