Моя вина.

– Я говорил с Палмером в пятницу.

– Он отправился на яхте, но так и не вернулся. – Клэр начала всхлипывать.

Ее слова показались странными.

– Палмер – отличный яхтсмен.

– Полицейские сказали, что он пил. Они думают, что гик [20] «Забияки» ударил его по голове.

Он слишком молод. Я почувствовал, как глаза наполняются слезами.

– Папа велел позвонить тебе первому, если с ним что-нибудь случится.

– Буду в Чарльстоне ближайшим рейсом.

– Не знаю, что делать.

Захотелось обнять Клэр по телефону. Жена и дочь… Уж слишком хорошо я знал, каким ранимым делает человека утрата.

– Мы с этим справимся. Обещаю.

– Папа сказал, что ты – его «тысячный». Ты знаешь, о чем он?

Я знал, будьте покойны. Вот тут-то я и не выдержал. Лицо Золы исполнилось сочувствием. Как и Хлои. Она наш ассистент по продажам. Обе видели слезы, заструившиеся по моим щекам. Трудно выглядеть стоиком, если ты не рожден в железной маске.

Брокерский зал СКК

Повесив трубку после разговора с Клэр, я первым делом позвонил Энни. Именно так. В те восемнадцать месяцев отчаяния эта женщина спасла меня. Мы вместе уже два года, и я в полном порядке.

Энни стремительно несется по жизни, постоянно на грани эмоционального взрыва. Не из-за нрава. Дело в ее энергии. Именно это мне в ней и нравится больше всего. Она ничего не держит в себе. Мнения, эмоции – будь то радость или печаль, и сверхъестественная наблюдательность, умение подмечать детали, упускаемые большинством из нас, – ее вечно что-нибудь переполняет.

На арго фондовых брокеров убеждения моей девушки – «длинные». Права она или нет, но считает себя правой всякий раз. И в большинстве случаев оказывается действительно правой. Но надо быть честным. Время от времени ее убежденность сильно достает меня. Тогда Энни принимается дразнить вашего покорного слугу, говоря: «Да брось, Гроув. Ты же знаешь, что я очаровашка».

А я говорю: «Очаровашка» – слово такое девчачье».

А она говорит: «Это женский вариант слова «знойная», вот только мы имеем в виду обаятельных девушек с дерзким характером».

Вот только сейчас мы не препирались друг с другом. Энни наставляла меня, как она всегда любит делать.

– Твое место в Чарльстоне.

– Палмер сказал Клэр, что я его «тысячный».

– Как в стихотворении Киплинга?

– Он заставил меня его заучить однажды летом.

– Странно. – Энни в своем амплуа. Мнение она всегда вырабатывает навскидку.

– Ничего странного, я на него работал.

– Но стихи-то тут при чем, Гроув?

– Связаны с нашими отношениями. Я подвозил Палмера к его стройплощадке. Мы говорили о бизнесе, сделках, людях и тому подобном. Он сказал, что дети военных правильно видят большую картину, но в подсознательных вещах мы лохи. Вроде барышников, торгующих лошадьми, в отношениях с людьми.

– И при чем тут Редьярд Киплинг?

– Палмер сказал, что больше почерпнул у Киплинга, чем у своих профессоров в ГШБ [21] .

– Не помню, что там в стихотворении.

– А я никогда не забуду:

– Ого, – она чуть не присвистнула. – Он тебя любил.

– А я все испортил.

– В каком смысле?

– В прошлую пятницу Палмер был какой-то странный. Сказал, что ему может понадобиться моя помощь.

– Потому ты и звонил ему все выходные?

– Ага.

– Ты случаем не бичуешь себя, а?

– Нет, – соврал я.

– Хорошо, а то это моя работа, – ответила Энни беззаботно, даже не остановившись, чтобы перевести дыхание. – Как его дочь?

– Примерно как и следовало ожидать. На грани срыва.

– Печально слышать.

– Хочешь поехать?

– Не могу. Две курсовых на этой неделе сдавать. – Она секундочку помолчала. – Слышишь, Гроув.

– Ага.

– Сейчас ты для Палмера просто один из тысячи его знакомых. Над тем, что произошло в пятницу, ты был не властен.

– Разумеется.

В тот день мне было не до рынка. Индекс Доу-Джонса [22] вполне мог лететь в тартарары с тем же успехом и без моей помощи.

То же самое и с СКК. Мне было наплевать на разыгрывающуюся драму. Я понятия не имел, с какой радости Андерс выжимала из меня информацию. И на данный момент у меня не было оснований полагать, что происходит что-то из ряда вон. Моя контора – гребаная мыльная опера в режиме 24/7.