— А ты где была? Скажи, где ты была, когда мы с поэтом в душевом отделении насмерть дрались?

Девица, кажется, Зоя, фыркнула обиженно и объяснила:

— Рядом с душем, видел, есть маленькое заведение. Ты зачем меня вчера омарами кормил? — Теперь она наступала, а кавказец пятился. — Ты меня теперь подозревать будешь, гад. Не кормил бы омарами, сидела бы в каюте, как хорошая девочка. — Она демонстративно прижала ладони к своему плоскому животу. — Видишь, крутит меня. А если буря? А если качка?

Снова запирая дверь на ключ, Олесь улыбался. Он не хотел улыбаться, слишком глупа была причина, но не мог справиться с собственными растянутыми губами. Маруся не стала одеваться, когда постучали в дверь. Она сидела на нижней полке, обхватив голыми руками голые колени, положив на колени эти растрепанную голову и закрыв глаза.

Одевшись, Маруся сразу шагнула к окну и разомкнула шторки.

— Пойдем к капитану. Думаю, больше некуда теперь идти… — сказала она глухим голосом очень уставшего человека. — Честно говоря, я запуталась.

— Тебя интересуют именины директора? Если хочешь, иди, мне он противен, честное слово.

— Нет, не то. Пойдем к настоящему капитану, должен же быть у «Казани» настоящий капитан, хотя бы такой же старичок, как настоящий доктор. Жареная свинина меня тоже не увлекает.

Боль в ногах возобновилась, когда они вдвоем, взявшись за руки, медленно взбирались по крутым этим железным лестницам вверх, настроения уже совершенно никакого, ни вырывающаяся из бара музыка, ни запахи съестного из ресторана не будили фантазию и чувства. Зато к капитану попасть оказалось до смешного просто.

Молоденький офицер в черной отглаженной морской форме с золотыми витыми погонами поправил пятерней непослушные длинные волосы, завел их назад и широким жестом предложил пройти за ним.

— Вообще-то полагается по предварительной записи. И в определенное время. Но вы первые в этом рейсе желающие увидеть капитана. Морской закон гласит: кто первый пришел, тот и прав. Кто первый пришел, тот и имеет право.

Очень большая квадратная каюта поражала не столько коврами на стенах и шикарной старинной мебелью, сколько своими потолками, казалось, они были пятиметровыми, так высоко вздымались над головой и такой были украшены лепниной. В остальном все было по-домашнему. Висящий на спинке стула белый китель почти такой же, как у капитана-директора. Початая бутылка коньяка. Рюмочки в распахнутом сейфе между каких-то толстых кожаных папок, и там же, в сейфе, кобура с револьвером. На столе лежала еще не распечатанная колода. А на стене против входной двери была большая морская карта, утыканная разноцветными флажками. Подле карты стоял действительно немолодой лысоватый мужчина в опрятной рубашке и хорошо отутюженных белых форменных брюках. Он был босой и в левой руке держал галстук. В правой его руке была булавка. Когда Олесь осторожно прикрыл за собою дверь, капитан воткнул булавку в карту, кинул галстук на спинку ступа поверх кителя. И широким жестом предложил гостям присаживаться.

— Коньяк? — спросил он, устраиваясь на стуле.

— Нет, спасибо.

— Может быть, партию в покер?

— Тоже нет.

— Вопросы?

— Несколько вопросов.

Отвечали Олесь и Маруся строго по очереди, отчего ироническая улыбка капитана сделалась чуть шире.

— Слушаю вас! — Он налил себе в рюмочку коньяка и, приподняв, проглотил. — Слушаю вас, молодые люди.

«Это уже не цирк, — подумал Олесь. — Это не клоун. Это не клоунада. Это балет! Опера! Большой театр!»

— Маруся! — протягивая руку, сказала она.

— Казанец Петр Викторович, — пожимая эту руку, сказал капитан.

— Олесь!

— Приятно! Петр!

— На судне произошла кража.

— Это ЧП.

— В душе четвертого класса женщина нашла мужской взрезанный труп.

— Ну это совсем уже неприятно.

— Он потерялся. Его унес кто-то и спрятал.

— Придется, значит, поискать… — Улыбка капитана сделалась еще шире. — Да знаю я, знаю все. Ничем вы меня не удивите. — Его добродушный тон поразил поэта, лишив всякого желания продолжать разговор. — Обычное дело. Вы же видите, это туристическое мероприятие, а не морская ходка. Мы живем в некотором смысле не по законам флота, а по законам карнавала.

— А откуда вы знаете? — жестко спросила Маруся.

— Директора маршрута, шута горохового, видели?

— Конечно… Даже играли с ним в покер.

— Ну так это вор.

— Вор? — не удержался Олесь.

— Фармазон. Я с ним пятый рейс хожу. Каждый раз мы их по приходе в Архангельск сдаем милиции обоих, и каждый раз они возвращаются. И, знаете, ничего нельзя сделать. Они проходят медкомиссию, они невменяемые, видите ли, клептоманы-мистики. И с работы их из туристического агентства не увольняют, а что? Рекламаций нет. Жалоб никаких, — он помассировал рукой шею. — Нужно будет в этот раз жалобу самому написать.

— А труп?

— Труп — другое дело. Если труп, то это серьезно. Эти никого убить не могут. Они по-человечески и украсть ничего не могут, только в карты хорошо играют, шельмы.

— Они свинью на палубе зарезали! — зачем-то сказала Маруся.

— Вполне может быть. У них каждую ходку именины сердца. Любят отметить шикарно. Приглашали вас?

— Пригласили.

— И меня пригласили. Пойдете?

— Нет.

— И я не пойду.

Рюмочки в глубине открытого сейфа колыхались и очень тихо звенели. Переводя взгляд с предмета на предмет в каюте, Олесь остановил свое внимание на стенном зеркале. В зеркале отражался капитан. Поза капитана в другом ракурсе показалась поэту какой-то неестественной.