Сердце ночи
вернуться

Лопатто Михаил Осипович
Шрифт:

Теософ

1. «С крутых, обманчивых откосов…»

С крутых, обманчивых откосов, В траве нащупывая шаг, Спустился сгорбленный теософ, По плечи в зелени, в овраг. Присел на выжженном пригорке, Достал с восторгом бутерброд… Но губы мертвенны и горьки И жутко черен вялый рот. В пучках волос свалялась хвоя, И вся в репейниках спина. Ах, от природы и покоя Расчувствовался старина. Глядит, очки на лоб напялив: Качнется ветвь; блестит вода. А вечер дымчат, розов, палев И невозвратен, как всегда.

2. «Поставил точку. Перечел…»

Поставил точку. Перечел С улыбкою самодовольной. «Освобождение от зол — Конец сей жизни косной, дольной…» Кряхтя, снимает воротник, Кладет в стакан вставные зубы. На лысине играет блик, Дрожат морщинистые губы. Глотает капли… Не уснуть… Перебирает год за годом. Давно ль?.. И нарастает жуть В углу за стареньким комодом.

Бессонница

Марсианин, больной и серый, Склонил свой ватный лик. Зазывая в лунные сферы, Лепетал его косный язык. За стеной куковала кукушка, И пробило четыре, звеня… Марсианин зарылся в подушку, Грустно взглянув на меня.

«Убоги поля…»

Убоги поля, Покрытые бурой щетиной. Разрытая пахнет земля, И ветер гудит над равниной. Скупая тоска Повисла над далью лиловой, И тупо идут облака К окраине неба багровой. О горечь больных размышлений, Часы от заката до сна! В углу собираются тени. Камин. Тишина.

Рождество

Камин горит. А за окном Мороз и солнце. Свет и тени. Оледенелый тих наш дом, Приют цветов, тепла и лени. По вечерам раскрыт рояль, Звучат старинные романсы, — Их беспечальная печаль, Меланхоличные кадансы. На полированном столе Среди романов Вальтер Скотта — Кувшин и рюмки. На стекле — Узор со стертой позолотой. И золотые пузырьки Блестят в бокале запотелом, И со стены горят зрачки Красивой дамы с белым телом. Рояль звенит: «Так много дней, А ты придешь ли, милый, дальний?» Аккорды глуше и нежней, А на душе — все беспечальней.

<1912> [1]

«Вы помните осенних дней…»

Н. Бахтину

Вы помните осенних дней Ночную жизнь, огни, туманность, Вдвоем блужданий долгих странность В жемчужном блеске фонарей, Когда, подняв воротники, В кинематограф шли порою, И Асты Нильсен худобою Пленялись, чувству вопреки? Тепло, стрекочет аппарат, Бренчит рояль, мелькает лента, — На смену драме — вид Сорренто, И яхты воду бороздят. Вы помните мою «Марьет» И ваши дикие поэмы, Вино «нюи» и кризантемы, А кто не помнит ваш берет? Напомнить многое хочу Я из того, что вам знакомо. Извозчик, стой! Ну вот и дома. Не беспокойтесь. Я плачу.

1

Здесь и далее даты приводятся по сборнику «Стихи», в котором они вынесены в оглавление — В. К.

Вдвоем

Всю ночь вдвоем бродили мы В сиянье фонарей, С больной тоской — достигнуть тьмы, О, только тьмы скорей! В круги слепящей белизны Вступали мы вдвоем, И в мутном небе диск луны Казался фонарем.

Сон

Тупик и глухой палисадник, А конь задыхается сзади, И мечется бронзовый всадник. Дрожа, припадаю к ограде. И вот озираюсь с тоскою. Пустынно. Вода. Корабли. С холодною, черной Невою Там сходится море вдали.

«Как прежде ты на фоне дней…»

Как прежде ты на фоне дней Уже не кажешься прекрасной. Ты стала близкою и ясной, И я люблю тебя нежней, Как дождь, туман, часы труда, С моей тоской однообразной, Какой-то вялою и праздной Привязанностью навсегда.

AMOR PROFANUS

«Из пены кружев возникали…»

Из пены кружев возникали Покатые холмы. О как пленительно в начале Робеем мы. Не скинув праздничного платья, Так сладко вместе лечь, К устам прижать, сомкнув объятья, Припухлость плеч. Я замираю, я немею, Кружится голова. Целую волосы и шею И кружева.

Asti

Здесь не жарко. Алы губки. Вся ты в белом. Влажен взгляд. В голубом фамильном кубке Пузырьки вина блестят. Возбуждаясь легким хмелем И небрежной лаской рук, Переводишь ты к постелям Взор, будящий сердца стук. Торопливо сбросив платья, На простыни сладко лечь. Как волнующи объятья, Бархатиста кожа плеч!