– Судя по затишью, полдень, обед, поди, у фрицев.
– Откашлявшись, произнес Леонтий.

– Пора нашу задумку исполнить, а то до темноты еще далеко, а как начнёт немчура прицельно стрелять, то нам мало не покажется.

Над полем с левой стороны глухо пронеслась команда от воронки к воронке:

– Приказ командира: до темноты не атаковать, в ночь отойти на исходные позиции. Дальше по цепочке передать!

Григорий, лежавший на боку, тоже заорал в правую сторону: "Приказ командира: до темноты не атаковать, в ночь отползать на исходные позиции. Дальше передать!"

– Чего орёшь-то! - По цепочке передаю! - Вообще-то в приказе "отойти" сказано, а не отползать!

– Видишь ли, Леонтий, рифма получается: атаковать - отползать - передать!

– Твою мать! - Это в приказ не вписывается! - Ну, вот ожили в тишине, это хорошо. У нас, наверное, минут тридцать время есть, чтоб укрепить воронку до следующего обстрела. Так что давайте поспешать. Я вылезаю, хватаюсь за тело, а вы меня быстро втаскиваете в воронку.

– Ясно.

– Начнем. Только быстро меня тащите.

Леонтий высунул шапку из воронки, подержал некоторое время. Тишина. Никто не стрелял. Тогда медленно, вжимаясь в снег, он выдвинулся навстречу со смертью, вытянув руки вперед, пополз ужом, бороздя щекой колючий снег. Двадцать сантиметров, полметра, метр. Сердце колотилось так, что, казалось, немцы в дзоте слышат этот стук. Руки ткнулись в мертвое тело. Зацепившись замерзшими пальцами за одежду убитого, Леонтий прошептал:

– Прости, браток! Не по-нашенски это, но так уж вышло.

– Тащите, мужики!

Потянули, как показалось, медленно. "Вот сейчас фрицы начнут стрелять... вот сейчас!" Но стрельбы не было. Снег забивался под ватник, шапка снялась с головы и тащилась между рук. Вскоре Леонтий был втянут в воронку, труп бойца лежал на краю, его лицо было повернуто к ним и заледеневшие глаза, казалось, смотрели в упор.

– Закройте ему глаза! Да простит он нас за это.
– Сказал Леонтий, выгребая снег из-под ватника.

– Надобно ещё одного подтащить, надёжней будет. Сейчас, малость, передохну и повторим.

Со вторым тоже прошло гладко.

– Документы надо забрать у ребят и медальоны.

– Ну, вот, от пуль мы чуть сховались, ну а уж если снаряд упадёт, значит, судьба!

Полуденный мороз не отпускал, небо было затянуто серыми тучами. Лежать в тесной воронке, даже прижавшись, друг к другу, становилось холодно. До наступления темноты было часа три. Эти часы могут стать последними для многих. Вдалеке послышался шум немецкого самолета - разведчика. "Сволочь! Сейчас рассмотрит всех нас сверху, и артиллерия накроет. И всё!" После проведенной авиаразведки, немецкая артиллерия начала размеренный обстрел. Несколько снарядов разорвалось неподалеку от их укрытия: вот справа - бух, бух, потом слева и, прямо чуть ли не у них в головах - бух. В ушах стучало глухо: бум-бум-бум. А тело, убитого бойца, скатилось им на головы...

Примерно через час, артиллерийская стрельба прекратилась так же неожиданно, если можно было так сказать, как и началась. Снежная и земляная пыль, перемешанная с морозным воздухом, провонявшим дымом, пороховой гарью и болотом, медленно опускалась на поле, а ледяная земля гудела и вибрировала, как от боли. "Живы! Живы, опять живы!"

Леонтий пошевелил правой рукой, стряхнув землю, потрогал рядом лежащего Григория. И как будто издалека услышал приглушённый голос:

– Чё, ты меня лапаешь, я ж тебе не девка! Живой я, живой!

– Фу ты, балабол.

Слева стал приподниматься Иван, тряся головой. Леонтий придержал его:

– Иван, лежи! Не вставай! Ну, слава богу, живы!

Придя в себя, они сообща вытолкнули тело убитого из воронки. Начало темнеть. Немцы короткими очередями постреливали из дзотов.

Под покровом ночи, оставшиеся в живых, ползком покидали "поле боя", забирая у убитых винтовки и обоймы с патронами, тем самым пополняя свои скудные запасы: патронов бойцам выдавалось по одной - две обоймы, это 10 патронов, на одну винтовку! Руки и ноги, после многочасового лежания на морозе, практически без движения, в тесной воронке, отказывались выпрямляться и сгибаться.

Иван, Григорий и Леонтий, подталкивая друг друга, с трудом выбирались из своего "укрытия", только сейчас они ощутили настоящий холод, который пронизывал "до самых костей", и, стеганые штаны и фуфайка, не спасали от мороза. Зубы стучали дробью от холода и расслабления после нервного напряжения. "Ползти, ползти" - пульсировало в голове. Стыда от того, что они отползают от немецких позиций, не было, было не понимание ситуации...

10. "Подснежники".

Выйдя на "исходные позиции", до ближайших перелесков, куда не могла достать артиллерия немцев, уцелевшие бойцы полка разгруппирова -лись по своим отделениям, взводам и эскадронам.