— Так и не сделал этого?

— Нет. Три года от него приходили письма с фотографиями его самого, родителей, двух братьев и собаки. Затем, в сорок восьмом, он написал, что женился.

Я взяла белую атласную грацию.

— И ваша тетушка все это время покупала вещи?

— Да, для медового месяца, которого у нее так и не было. Мама с бабушкой просили ее забыть об Уолтере — но Лидия верила, что он приедет. Ее сердце оказалось разбито, и она никогда больше никого не полюбила — такая жалость.

Я кивнула.

— Печально смотреть на эти прелестные вещи и думать, что ваша тетя не получила от них никакого… удовольствия. — Можно было только представить себе, какие мечты и надежды вдохновляли ее на эти покупки. — Она потратила на них кучу денег.

— Так и было. — Женщина вздохнула. — В любом случае жалко, что она их не носила, но, надеюсь, кто-нибудь еще… воспылает к ним страстью.

— С удовольствием куплю их, — сказала я и предложила цену. Женщина осталась довольна. Я выписала ей чек, отнесла вещи на склад и развесила там, чтобы выветрить появившуюся за долгие годы затхлость. Раздался звонок, и мужчина попросил Анни поставить подпись.

— Это доставка, — услышала я ее голос. — Две гигантские коробки — наверное, с бальными платьями. Точно, — добавила она, когда я спускалась по лестнице. — Отправитель… Рик Диаз, Нью-Йорк.

— Долго же они к нам шли, — сказала я, а Анни тем временем открыла первую коробку и стала по очереди доставать платья — тюлевые нижние юбки подергивались словно на пружинах.

— Они великолепны! — восхитилась Анни. — Посмотрите, какие плотные юбки — и цвета просто фантастические! Вот это красное словно охвачено огнем, а это, цвета индиго, напоминает ночное летнее небо. Мы их обязательно продадим. На вашем месте, Фиби, я бы заказала еще.

Я взяла оранжевое платье и встряхнула его.

— Мы повесим четыре из них на стену, как и прежде, а два поместим в витрину — красное и цвета какао.

Затем Анни открыла вторую коробку, в которой, как и ожидалось, лежали сумочки.

— Я была права, — сказала я, рассмотрев их. — Большинство не являются винтажными, да и выглядят неважно. Вот эта сумка «Спиди» от Луи Вюиттона — подделка.

— Откуда вы знаете?

— Сужу по подкладке — настоящая сумка от Вюиттона имеет коричневую хлопковую подкладку, а не серую, и число стежков вдоль основания ремня неверно — их должно быть ровно пять. Это мне тоже не нужно, — отвергла я темно-синюю сумку «Сэкс» середины девяностых. — А черная от Кеннет Коул старомодна, и на ней не хватает бусин… И потому — нет, нет, нет и еще раз нет, — сказала я, открывая уцененную сумочку «Беркин». — Жаль, что мне пришлось их купить. Но нельзя обижать Рика, иначе он перестанет присылать действительно хорошие вещи.

— А вот это очень мило, — достала Анни кожаную сумочку «Глэдстоун» 1940-х. — И она в прекрасном состоянии.

Я изучила приглянувшуюся ей вещицу:

— Немного потерлась, но мы ее отполируем и… О! А это мне нравится. — Я взяла белую сумочку из страусовой кожи в форме конверта. — Она очень элегантна. Возможно, оставлю ее себе. — Я сунула ее под мышку и посмотрела на себя в зеркало. — А пока отнесу все на склад.

— А как насчет желтого бального платья? — спросила Анни, развешивая наряды на мягкие вешалки. — Оно по-прежнему у нас в резерве — интересно, что там у Кэти?

— Я не видела ее больше двух недель.

— Когда состоится бал?

— Через десять дней, так что время пока есть…

Но прошла еще неделя, а Кэти так и не объявилась — не пришла и не позвонила. В среду перед балом я решила связаться с ней, но, размещая в витрине большую тыкву — мою единственную уступку Хэллоуину, сообразила, что не знаю ее телефона и даже фамилии. Я оставила сообщение на автоответчике «Косткаттерс» и попросила позвонить ей от моего имени, но к пятнице по-прежнему ничего не было слышно, поэтому после обеда я снова повесила платье на стену рядом с оранжевым, фиолетовым и синим — платье цвета индиго было уже продано.

Взбивая его юбки, я гадала, а не нашла ли Кэти наряд подешевле или же просто не пойдет на бал. Потом я подумала о Рокси — вечернее «витражное» платье от Кристиана Лакруа из коллекции этого сезона стоило три тысячи шестьсот фунтов, как было написано в «Вог».

— Это несуразные деньги, — сказала я Майлзу, когда мы сидели у меня на кухне на следующий день после его покупки. Он впервые пришел ко мне домой. Я приготовила пару стейков, а он принес бутылку «Песни дрозда». Я выпила два бокала и расслабилась. — Три тысячи шестьсот фунтов!

Майлз спокойно потягивал вино.

— Деньги большие, но что было делать?

— А ты не мог сказать: «Это слишком дорого»? — весело предложила я.

— Не так-то это просто.

— Неужели? — Я неожиданно подумала, а слышала ли когда-нибудь Рокси слово «нет».

— Рокси очаровало это платье — а у нее, по сути, первый благотворительный бал. О нем напишут в прессе, и она надеется, что ее сфотографируют. Плюс к этому там будут вручать приз самому нарядному гостю — она хочет переиграть соперниц, и потому… — он вздохнул, — я не устоял.