«Мириам Липецки, выдающаяся скрипачка, педагог по скрипке и основательница струнного квартета «Грациозо». Липецки родилась на Украине 18 июля 1929 года…»

Это была она. Вне всяких сомнений.

«В 1933 году она вместе с семьей переехала в Париж. Эмигрировала в Канаду в октябре 1945-го, где на нее обратил внимание Жаоким Сикотте, — она стала его протеже… стипендиатка Монреальской консерватории… пять лет в Монреальском симфоническом оркестре, с которым ездила в национальные и международные турне. Главные выступления в жизни мисс Липецки тем не менее приходятся на годы войны, когда она, будучи тринадцатилетней девочкой, играла в женском оркестре Аушвица».

— О.

«Липецки была одной из младших участниц этого оркестра, в котором играли сорок человек, в том числе Анита Ласкер-Вальфиш и Фаня Фенелон. Руководила оркестром племянница Густава Малера Альма Розе».

Значит, эта женщина жива, раз в статье нет сведений о ее смерти. Но как с ней связаться? Я снова просмотрела данные в «Гугле». Квартет «Грациозо» записал последние квартеты Бетховена на студии «Делос» — возможно, я найду ее через них. Но, проглядев информацию об этой студии, я узнала, что она прекратила свое существование. Тогда я зашла на сайт университета Торонто и стала искать сведения о музыкальном факультете. Потом набрала приведенный там номер телефона. Трубку сняли после пяти гудков.

— Доброе утро, музыкальный факультет, говорит Кэрол. Чем могу вам помочь?

Заикаясь от волнения, я объяснила, что хочу связаться со скрипачкой Мириам Липецки. Она преподавала в университете в середине семидесятых, но другой информации у меня нет. Возможно, университет сможет мне помочь.

— Я здесь новенькая, — ответила Кэрол. — Наведу справки и перезвоню вам. Вы можете оставить свой номер телефона?

Я дала ей номер мобильного.

— Когда вы сможете перезвонить мне?

— Как только что-то выясню.

Положив трубку, я почувствовала уверенность, что в университете кто-то должен знать Мириам. Возможно, потребуется всего несколько телефонных звонков. Они с Моник могли быть в Аушвице в одно и то же время, общаться друг с другом и в лагере, и потом — если только для Моник существовало это «потом».

Потребность выяснить ее судьбу вернулась ко мне с новой силой. Пожалуй, это называется одержимостью. Случай занес меня в Рошемар. Теперь он снова подвел меня к Моник с помощью концертной программки, пролежавшей в маленькой белой сумочке тридцать пять лет. Я не могла избавиться от ощущения, будто меня вели к ней, и непроизвольно задрожала.

— С вами все в порядке, Фиби? — послышался голос Анни. — Вы сегодня немного взволнованы.

— Все хорошо, Анни, спасибо. — Мне очень хотелось рассказать ей о своей находке. — Все хорошо. — Я попыталась отвлечься, просматривая запросы на сайте. Было пять часов вечера — прошел час с тех пор, как я говорила с Кэрол.

Звякнул колокольчик над дверью, и на пороге появилась Кэти в школьной форме.

— В «Стандард» есть ваша фотография, совершенно замечательная! — воскликнула Анни.

— Прекрасная реклама для магазина, — добавила я. — Спасибо вам.

— Это самое меньшее, что я могла сделать, — к тому же я сказала чистую правду. — Кэти достала из рюкзака пакет. — Хочу вернуть вам это. — Она вынула аккуратно свернутую желтую накидку.

— Оставьте ее себе, — разрешила я, пребывая в некоторой эйфории из-за событий последнего часа. — Носите с радостью.

— Правда? — удивилась Кэти. — Ну… спасибо вам еще раз. Вы просто моя крестная фея…

— А как прошел бал? — поинтересовалась Анни.

— Прекрасно. За исключением одного момента. — Кэти скорчила гримаску. — Я умудрилась испортить чье-то платье.

— Как это произошло? — заинтересовалась я.

— На самом деле это не моя вина, — уныло ответила Кэти. — Я поднималась по лестнице следом за одной девушкой — на ней было потрясающее шелковое платье с шифоновым шлейфом, — но она неожиданно остановилась как вкопанная, чтобы поговорить с кем-то, и я, должно быть, наступила ей на подол, поскольку, когда она шагнула вперед, раздался звук рвущейся ткани.

— Упс! — сказала Анни.

— Я была в ужасе, но не успела извиниться, как она начала кричать на меня. — Внутри у меня все сжалось. — Она кричала, что это платье из последней коллекции Кристиана Лакруа, что оно стоило ее папе три с половиной тысячи фунтов и я должна заплатить за ремонт, если его вообще можно отремонтировать.

— Уверена в этом! — Я не собиралась признаваться, что знаю владелицу наряда, своими глазами видела нанесенный ему ущерб — Майлз показал мне платье — и сама смогу починить его.