Но главное богатство, оставленное Карузо всему миру, - его неповторимое, вдохновенное искусство, новое по стилю, полное глубокой человечности и обаяния. Люди никогда не забудут великого артиста.

Если правда, что тенор символизирует молодость жизни, то никто, кроме Карузо, не мог с такой щедростью разлить благоухание весны, передать теплую напевность чудесных итальянских песен, которые в его исполнении искрились, как звездные россыпи жемчуга под лучами яркого света.

“Властитель людских сердец” - так Никола Даспуро назвал Карузо в своих мемуарах. Может быть, прав старый публицист, знавший всех величайших певцов мира, начиная от Марио, хотя в некоторых его утверждениях ощущается типично неаполитанский темперамент. Но подлинное искусство не стареет и оживает вновь и вновь в памяти людей и поколений.

Итак, властитель сердец! Да, таков был наш великий артист на протяжении всех двадцати пяти лет театральной жизни, пролетевшей в сказочном сиянии мастерства и красоты голоса.

Последний спектакль в нью-йоркском оперном театре Метрополитен был для него настоящей голгофой: в течение всего спектакля он испытывал мучительную пронизывающую боль в боку, его сильно лихорадило. Призвав на помощь всю свою волю, он пропел пять актов “Дочери кардинала” (это было шестьсот седьмое выступление артиста на сцене крупнейшего американского театра). Как всегда, великий артист держался на сцене твердо и уверенно. Сидящие в зале американцы, не зная о его трагедии, неистово аплодировали, кричали “бис”, не подозревая, что это была последняя, героическая песнь умирающего лебедя.

Уже много лет вокруг имени Карузо роятся самые странные легенды. Завтра поэты станут слагать о нем песни. И тогда почитатели бель канто, внимая гимнам, отыщут старую пластинку, чтобы вновь услышать задушевный и вместе с тем блестящий голос артиста и насладиться им. И снова зазвучат почти совсем забытые оперы, старинные напевы, песни и мелодии давно минувших лет, которые предстанут перед нами во всем величии непревзойденного искусства пения.

Проблема критики

Карузо в совершенстве владел техникой звукообразования. Он умело соразмерял свои чувства, свободно и естественно перенося их на создаваемый образ. Его игра, уверенность, с которой он держался в любой сцене спектакля, вызывали волнение, целую гамму самых светлых переживаний. Карузо, властная и незаурядная натура, достигал этого легко и непринужденно.

Поражало его умение осмыслить музыкальную фразу и сразу же придать ей нужную окраску - для выражения радости или горя, муки или восторга, гнева или страдания. Все школьные каноны, наставления учителей, принесшие на первых порах огромную пользу певцу, медленно, но окончательно отступали перед его гением.

Неукротимый дух помог ему найти своеобразную постановку верхнего регистра - певец искал свободы, но свободы не стихийной, а подчиненной дисциплине, и в этом заключается его большое достижение.

Дирижеры и композиторы прислушивались к его мнению, принимали все, что он создавал. Они восхищались певцом, гордились, когда он пел в их спектакле. Даже Тосканини, такой точный и придирчивый, при Карузо оставался лишь простым дирижером. Только один раз во время репетиции он опустил дирижерскую палочку и обратился к Карузо: “Ты кончил! Ну кто же так долго держит верхнюю ноту?” Великий дирижер был, конечно, прав, но Карузо на сей раз хотелось просто поразвлечься, и все кончилось общим смехом. В другой раз, когда Карузо исполнял очень трудный романс, Тосканини, обращаясь к присутствовавшим на репетиции певцам, воскликнул: “Вот как надо петь!”

Никто не станет отрицать того, что на формирование таланта молодого Карузо оказали влияние выдающиеся учителя, вся наша славная школа. Но в конце концов оказалось, что артист был самым большим своим учителем. Карузо не гнушался ничьим советом, даже недобрым, но все это он пропускал через призму своего критического восприятия, интуиции. Он тонко чувствовал ту грань, за которой рождается и утверждается совершенство стиля, расцветает светлая улыбка искусства.

Идя к вершинам своего творчества, стремясь воплотить то, что диктовало ему чувство, Карузо подчас подсознательно, чутьем артиста преодолевал препятствия, упорно работая по многу часов в день.

К сожалению, критика до сих пор не решилась серьезно заняться изучением творчества Карузо, как, впрочем, и других певцов или исполнителей. Ныне же, если бы Карузо никогда и не было, его надо было бы выдумать. Критике стоит серьезно заняться вопросами творчества певца. Речь идет не просто о голосе, хотя и уникальном по тембру и красоте звука, но прежде всего о большом искусстве.

У современных критиков, привыкших больше к крику, чем к пению, есть, казалось бы, благодарный материал для плодотворной деятельности. Однако нынешняя критика, увлеченная, видимо, более важными проблемами, если и останавливается перед фигурой Карузо, не отрицая значения его голоса, то ничего не говорит о Карузо-артисте, что имеет для искусства не меньшее, а может быть и большее, значение.

Искусство Карузо могло бы стать ценной школой для современных певцов, которым даже издали не нужно показывать то, что сегодня называется модернизмом - полный упадок искусства, если не хуже.

Литература о Карузо, за редким исключением, полна анахронизмов, ошибочных дат, ложных утверждений. Существуют иностранные авторы, которые пытались создать образ нашего артиста, исходя из его творчества. Некоторые страницы этих работ получились прекрасными, но полной биографии певца они не дают, что прежде всего лишает образ Карузо человечности.