Шрифт:
Под ночным померкшим небом
С вершины одинокого, покрытого зеленью холма
Флейта в спокойной потаенной тени
Сладко ноет, лепечет, вздыхает.
Над далекими холмами, в немом воздухе,
Переливаясь, кружатся медленные звуки.
И сладок плач, и еще слаще мечта,
Светлая, тяжелая, дрожащая и высокая.
Казалось, что в этих мелодичных стихах я видел тайны и чаяния великого артиста.
Восторженное почитание
Смерть Карузо вызвала глубокий траур во всем мире. Память о его искусстве жила много лет во всех странах, и особенно в Америке, ставшей для него второй родиной. Еще и сейчас в этой стране с глубокой грустью вспоминают о его трагической кончине. До сих пор чтят память Карузо и слушают записанный на грампластинки его голос.
Неаполитанская газета “Рома” напечатала в 1937 году волнующую статью о Карузо:
“Дон Гаэтано, сторож часовни, рассказывал посетителям, указывая на еще не тронутое временем лицо Карузо: “Посмотрите, он там такой, каким его привезли сюда, он совсем не изменился”. Дон Гаэтано - старик. Он помнит многое. Он всегда улыбается. Общество мертвых не вызывает у него грусти. Наоборот, оно придает ему силы против всех зол: “Смерть одинакова для всех, но для Карузо - это другое. Иногда я с удивлением вижу - подойдут к нему и начинают разговаривать. А я слушаю и ничего не понимаю. Приезжают со всех стран… И по тому, как говорят, я думаю, они каким-то таинственным образом получают ответ. Ну, почему бы и нет? Всякое может быть”.
Старый сторож говорит много, ему есть что рассказать. Каждый день он видит многих иностранных посетителей, особенно из Америки. Все смотрят на него, как на привилегированное существо, - он-то может видеть Карузо когда и сколько захочет. Он живет бок о бок с ним. Иногда он может прикрыть дверь и надолго остаться с ним вдвоем, хоть на целый день.
“Многие просили меня об этом, - продолжает дон Гаэтано.
– Да вы шутите, - отвечаю я им, - на мне такая ответственность, что дрожь берет. Однажды здесь был один синьор, американец. Хорошо одет, интеллигентный, с переводчиком. Долго смотрел он. Потом переводчик рассказал, кто это такой. И знаете кто? Однажды вечером, когда Карузо пел в доме миллионера Вандербильта, тот получил анонимное письмо, в котором говорилось, что если он не оставит дверь от балкона открытой, то дворец взлетит на воздух от динамита. Человек, который стоял рядом со мной, и был тот, кто приготовил динамит. А цветам нет конца. Как только гроб с телом великого тенора появился в часовне, одна синьора с лицом, закрытым вуалью, приносила каждый день букетик фиалок. Шло время. Вместо синьоры появился старый слуга. Пришло время, когда фиалки стали приходить по почте, а потом совсем перестали появляться. Должно быть, и она умерла”, - утверждает дон Гаэтано.
– Умерла? Почему? Может быть, она просто перестала их посылать?
– возражаю я Гаэтано. Дон Гаэтано качает головой. “Я скажу об этом по-своему: вы думаете, синьоре надоело приносить или присылать фиалки? Быть этого не может. Я больше вас понимаю, потому что я хорошо знаю этот народ. Она умерла, и другого быть не может”.
Часто к дону Гаэтану приходят письма с оплаченным ответом. Люди хотят знать о том, как сохраняется прах великого Карузо, какие почести ему оказываются. Дон Гаэтано отвечает как может и когда может. Иногда ему помогает внук. Но за гробом следит только он один.
“Какая ответственность!
– восклицает дон Гаэтано.
– Представьте себе, однажды пришла старая синьора с чемоданчиком в руках. После обычных речей она открыла чемодан и стала пристраивать граммофон. Знаете, чего она хотела? Она хотела слушать пластинки там, внутри, в его присутствии, закрыть глаза и представить, что он снова жив! Сначала я оторопел. Я не знал, что делать. С одной стороны, я был возмущен, а с другой стороны, прослушать пластинки Карузо каждому… Но тут же опомнился, схватил ее чемодан и выгнал синьору, которая что-то бормотала непонятное. Здесь говорить-то нужно вполголоса, не то что петь! Не так ли?”
Как я уже говорил, многие писали о Карузо с необычайной легкостью. Среди них был и Джованни Артьери, выпустивший книгу “Фуникул'u Фуникул'a. Портреты неаполитанских знаменитостей”. В ней тепло рассказывается о Карузо. Однако изложение событий его жизни неточно, многое вымышленно. Как можно, например, согласиться с таким определением: “Карузо-механик”. Почему “механик”? Карузо был подручным кузнеца всего лишь несколько месяцев, но скоро оставил это занятие, потому что не получал за него ни гроша - ему так и не удалось овладеть профессией кузнеца, как, впрочем, и никакой другой… Он снова начал посещать гимназию и заниматься пением. В любом случае ясно одно: детство его было печальным, проходило в нужде и лишениях. Это навсегда запало ему в душу и сделало его чутким и щедрым по отношению к нуждающимся.
Есть в книге характеристика певца, доходящая до сердца читателей:
“В 1944 году, вскоре после освобождения Рима, я отправился в Неаполь, чтобы отыскать жену и родных, потерянных мной во время войны. Я зашел на кладбище Пьянто, чтобы навестить могилы близких. Из безлюдной аллеи доносился голос, певший арию Радамеса из “Аиды”. Это был голос Карузо. Кто-то проигрывал пластинку на портативном патефоне. Я увидел, что около патефона на корточках сидел молодой американский капрал. “Я приехал специально, чтобы увидеть Карузо и попросить его спеть для меня”, - объяснил он. Дверь часовни уже несколько лет была заперта. Тело Карузо было навсегда закрыто - время слишком изменило его облик.
– Почему вам нравится Карузо?
– спросил я солдата.
– Мой отец был знаком с ним.
– Чем занимался ваш отец в Америке?
– Он был чистильщиком сапог на Мальберт-стрит, - и снова опустил мембрану на пластинку.
Голос Карузо, звучащий точно из стеклянного саркофага, снова начал: “Милая Аида…”
В фойе театра Сан Карло в Неаполе стоит бронзовый бюст Карузо, работы скульптора Чифарьелло, подарок американцев, сделанный в 1938 году.
В Нью-Йорке, в театре Метрополитен-опера, собрано много реликвий, свидетельствующих о любви и уважении американцев к Карузо. Материалы, говорящие о преклонении перед Карузо, имеются и в музее миланского оперного театра Ла Скала, и во всех театрах Северной и Южной Америки.
В России, Германии, Англии, Франции, Испании, Венгрии, Австрии, Бразилии, Мексике и других странах установлены мемориальные доски в память Карузо как свидетельство безмерной благодарности певцу.
И поныне тысячи туристов из всех стран мира стекаются ежегодно в морское предместье Неаполя Санта Лючия, посещают небольшое кладбище Пьянто, театр Сан Карло - все места, связанные с именем Карузо, чтобы почтить его память.
Сторожа закрытой уже много лет часовни, где покоится Карузо, должны бдительно оберегать ее от причуд посетителей. Однажды нью-йоркская студентка осталась на кладбище после его закрытия, для того чтобы (как она потом сама объяснила) побыть в обществе великого певца хотя бы до того момента, когда поднимется луна. Пожилая женщина, тоже американка, предлагала десять долларов за то, чтобы ей разрешили посидеть до ночи на ступеньках часовни и воскресить воспоминания: когда-то, в далекие дни своей молодости, она слышала в исполнении Карузо две песни - “Святая ночь” и “Вернись в Сорренто”. До сих пор она не могла забыть их…