Квиллер оторвал восхищенный взгляд от Зои и спросил:

– Могу я задать вам личный вопрос? Зачем вы рисуете такие непонятные вещи, когда можете писать портреты реальных людей в реалистической манере?

Зоя снова ласково посмотрела на него:

– Вы так наивны, мистер Квиллер, но честны. И это хорошо. Реальные вещи можно запечатлеть фотоаппаратом. Я творю в духе своего времени. У нас нет ответов на все вопросы, и мы знаем это. Иногда меня саму удивляют мои творения, но они есть мой художественный ответ на жизнь, какой я вижу ее сегодня. Настоящее искусство всегда есть выражение своего времени.

– Я знаю.

Ему хотелось, чтобы Зоя его убедила, но он не был уверен, что у нее это получится.

– Когда-нибудь мы должны обсудить эту тему более подробно. – Выражение ее лица поразило Квиллера.

– Я буду счастлив, – ответил он мягко.

Возникла неловкая пауза. Квиллер нарушил ее, предложив Зое сигарету.

– Я бросила курить, – напомнила она.

– Печенье? Это шоколадное печенье.

– Нет, спасибо, – отказалась она.

Он указал на картину Моне, висевшую над камином:

– Что вы думаете об этом? Она была здесь, когда я вселился.

– Если бы это была хорошая картина, Маунтклеменс не сдал бы ее в аренду вместе с квартирой, – сказала она резко, и быстрая смена ее настроения удивила Квиллера.

– Но у нее прекрасная рамка, – возразил он. – А кто делает рамы в галерее Ламбретов?

– Почему вас это интересует?

– Просто любопытно. Люди отмечали их прекрасную отделку. – Это была ложь, но Квиллер хотел получить ответ на свой вопрос.

– Ну… Я могу рассказать вам и об этом. Их делал Эрл. Он делал все рамы сам, хотя и не хотел, чтобы об этом знали. Это разрушило бы его имидж.

– У него было так много работы: он делал рамы, вел бухгалтерские книги, занимался галереей…

– Да. Последний раз, когда я видела его живым, он жаловался на то, что перегружен работой.

– Почему он не нанял помощника?

Зоя пожала плечами.

Это был весьма неопределенный ответ, но Квиллер принял его.

– Вы вспомнили что-нибудь, что может помочь следствию? Может, что-нибудь из того, что ваш муж говорил, когда вы были в галерее в половине шестого?

– Он не сказал ничего важного. Он показал мне несколько гравюр, которые только что прибыли, и я сказала ему… – Она внезапно запнулась. – Да, был телефонный звонок.

– Что в нем было необычного?

– Я особенно не прислушивалась, но то, что Эрл говорил, не имеет особого значения, во всяком случае сейчас мне так кажется. Он говорил что-то о большой машине.

– У вашего мужа был автомобиль?

– У каждого торгового агента должен быть автомобиль. Я их терпеть не могу.

– Что он говорил об этом автомобиле?

– Я не обратила особенного внимания на этот звонок, но слышала, как он говорил, что нужно положить картины в этот автомобиль для отправки. Эрл говорил, что автомобиль стоит в аллее, он повторил эту фразу несколько раз. Вот почему я об этом вспомнила… Я не обратила тогда на это внимания, но сейчас это кажется мне странным.

– Почему это кажется вам странным?

– Наш автомобиль был в мастерской. Его должны были отремонтировать. И он по-прежнему там. Я не забирала его. Эрл оставил его возле гаража в то утро. И тем не менее он настаивал по телефону, что автомобиль стоит в аллее, словно человек на другом конце провода спорил с ним.

– Вы знаете, с кем он разговаривал? – спросил Квиллер.

– Нет. Но создавалось впечатление, что звонили издалека. Знаете, люди обычно кричат, когда между ними большое расстояние. Даже когда хорошая связь, они думают, что должны повышать голос.

– Возможно, ваш муж лгал в интересах своего бизнеса.

– Не знаю.

– Или, возможно, он имел в виду другую машину.

– Нет, право, не знаю.

– Вы не видели припаркованную в аллее машину?

– Нет. Я вошла через парадный вход и через него же вышла. И когда я вернулась в семь часов, никакой машины там не было. Вы думаете, этот телефонный звонок имеет какое-то отношение к случившемуся?

– Не мешало бы рассказать об этом полиции. Попытайтесь вспомнить все подробности.

Зоя задумалась.

– Кстати, – сказал Квиллер, – у Маунтклеменса есть машина?

– Нет, – пробормотала Зоя.

Квиллер выбил трубку, громко постучав ею о пепельницу, и набил снова.

Словно в ответ на этот стук, раздался продолжительный, отчаянный вопль за дверью.

– Это Коко, – сказал Квиллер, – он возражает против того, что оставлен в одиночестве. Вы не будете против, если он войдет?

– О, я обожаю Као Ко Куна!

Квиллер открыл дверь, и кот, как обычно внимательно осмотревшись, вошел, грациозно покачивая хвостом из стороны в сторону.