Наконец-то. О Боже, наконец-то! Ничто не заставляло его чувствовать себя таким сконцентрированным, таким спокойным, как заставлял бег. Не сразу, конечно, но, когда он разогрелся, и его дыхание нашло правильный ритм, все переживания растаяли. Он слышал, что люди говорят об эндорфинах, и, может быть, именно они были частью этого, но должно было быть больше. Бег был как медитация на ходу. Тим понятия не имел, как монахи могли медитировать сидя на задницах. Ему нужно было двигаться, его тело было полностью занято делом, кожа покрывалась потом, волосы липли ко лбу. Только тогда тишина могла заполнить его душу.

Он замедлился до быстрого шага, почти против воли, и остановился. Между двумя домами была вымощенная тропа, немного шире, чем обычная дорожка. В летнем сумраке он почти ничего не видел, кроме тропы, ведущей в тень деревьев впереди. С обеих сторон тянулись заборы, означая, что дорога не могла принадлежать соседним домам. Всё ещё тяжело дыша, Тим побежал в темноту, чтобы посмотреть, что найдёт.

За следующий месяц Тим обнаружил, что за деревьями Вудлендса прятались не просто здания. По городу, как миниатюрная сеть дорог, петляли велосипедные дорожки - как их называли местные - которые обвивали окрестности, соединяя всё, от торговых центров до общественных парков.

Тим исследовал их с опаской. Единственным минусом того, что велосипедные дорожки находились повсюду, было то, что если он не будет осторожен, то может оказаться где угодно. Ближайшие к его дому вели к маленькому парку - не больше, чем игровая площадка и маленькое озеро. Тим всегда начинал пробежку вокруг этого водоёма, возвращаясь тем же путём. Каждый раз он забегал чуть дальше, исследовал дорожки чуть больше, прежде чем вернуться назад по своим следам. Если он устанет от маршрута, то выберет другую развилку и начнёт снова.

Когда его вещи были распакованы, комната обустроена, и лето приближалось к концу, Тим обнаружил в себе радость от того, что скоро начнётся школа, даже если только из-за шанса на общение. Исследовать новое окружение становилось скучно, и пока оба его родителя работали, Тим тосковал по чему-то большему.

Конечно, он по-прежнему не мог рисовать. За неделю до его дня рождения Тим решил, что с него хватит. Он поставил в гостевой комнате мольберт и захватил холст, на котором сделал грубый набросок. Никто не был в этой комнате с тех пор, как его мать закончила её обустраивать. У него руки тряслись от волнения, пока он выдавливал краску на палитру, но затем снова успокоились, когда погрузил кисточку. Иногда он работал осторожно, каждый мазок приносил в реальность его видение. Сегодня это было его намерением, но как только кисть коснулась холста, его радость стала слишком велика.

Как в лихорадочном сексе после долгого периода воздержания, Тим отдался инстинктам, позволяя страсти диктовать каждое его движение. Он начал с зелёного, коричневого и белого, думая о деревьях, мимо которых бегал, и о том, как свет сочился сквозь их листья. Затем он взялся за фиолетовый, просто наобум, снова и снова протаскивая его через этот мир веток и создавая части, каждая из которых разделялась тёмными границами, как витражное стекло. Лес витражного стекла... витражный лес. Ему это нравилось.

– Тим.

Он развернулся. Обычно его мама приходила домой первой, но не сегодня. Его отец окинул взглядом окружение, беспорядок, который устроил Тим, всё, кроме самой картины.

– Твоя мать будет в ярости.

И на этом всё. Томас вышел из комнаты, без необходимости говорить большее. Тим огляделся вокруг, замечая брызги краски на ковре. Ему следовало подложить газету.

– Сюда всё равно никто никогда не заходит!
– крикнул ему вслед Тим, но ответа не последовало.

Он посмотрел на картину ещё раз. Для первой попытки это было неплохо. Ему придётся пройтись по фиолетовому тёмно-синим, чтобы дотянуть тематику неба, но в этом был потенциал... если он когда-нибудь найдёт место, чтобы это закончить.

На следующей неделе, будто чтобы доказать его неправоту насчёт гостевой комнаты, в гости приехали тётя Тима и её муж. Как все тёти, Эмили была нормальной. Она любила смеяться, в отличие от своего несгибаемого брата, но к приближению двадцать четвёртого августа Тим начал переживать. Как редкое затмение, одержимая сосредоточенность его матери на своём муже кратко приостанавливалась по одному особому случаю, однако визит его тёти угрожал разрушить это.

Как выяснилось, ему нечего было бояться.

На день рождения Тима дом заполонили воздушные шары и растяжки, превращая идеальный декор в аляповатый. Был торт и мороженое и только один подарок - но чёрт возьми - он был большим! Упакованный подарок был не больше коробочки для кольца, а внутри лежал ключ. Тим знал, что это значит. Он за секунды вылетел за входную дверь, его семья шла следом.

– Ох, вау!

Машина была гладкой и чёрной, её изгибы были созданы для минимального сопротивления воздуха. Три ромбика на капоте кричали "Митсубиси", а эта компания делала только одну спортивную машину такого тюнинга: 3000GT!