– Тебе нужен одеколон? – спросила его мама.

– У меня в Остине четыре флакона.

– Может быть, ты используешь недостаточно, – сказала его мать. – Женщинам нравятся мужчины, от которых хорошо пахнет.

Он думал о том, чтобы рассказать ей, прямо здесь и сейчас. Что ему терять? Она поплачет, но, в конце концов, преодолеет это, он надеялся. Если нет – что ж, он будет скучать по таким дням, но они были немногочисленными и нечастыми.

– Когда я стану бабушкой? – спросила Элла.

Тим рассмеялся, по большей части потому, что его родители никогда не были готовы к детям. Но затем он предположил, что внуки могли подойти им больше. Забирать детей, когда нужно, и отправлять их домой, когда устанешь от них. У него рухнул желудок. Конечно, ей будет грустно из-за того, что эта возможность улетела в трубу. По-прежнему оставался вариант усыновления, но он не станет делать этого без партнёра. Если уж на то пошло, зачем ему признаваться, когда у него никого не было? Что это даст?

– Наверное, пора ехать домой, – сказал Тим. – Я хочу вернуться в Остин, пока не стемнело.

– Ты не остаёшься?

Он покачал головой. Не будет смысла, как только отец вернётся домой, внимание его матери вернётся к мужу. Везучий ублюдок! Тиму хотелось бы иметь в жизни такого человека, кого-то, на кого он мог положиться. Кого-то, кто заставлял бы его чувствовать себя любимым.

Затем Тим понял, что такой человек уже существует.

– Дело не в том, что это тебе даст, – сказал Эрик. Он сидел за обеденным столом, на деревянной поверхности которого были разложены груды писем и счетов. В доме был кабинет, но всегда казалось, что Эрику удобнее в окружении, подходящем для еды. – И каминг-аут не касается удобства. Ты делаешь это для того, чтобы другие могли тебя любить.

– Забавно, – произнёс Тим, – я не делаю этого, чтобы другие продолжали любить меня.

Он начинал жалеть, что рассказал Эрику о своём дне с матерью. Тим сел напротив Эрика, откинувшись назад на деревянном столовом стуле, пока наблюдал за его работой. На Эрике были полукруглые очки, из-за которых он выглядел одновременно глупо и мило.

– Они не любят тебя, – сказал Эрик, наполовину отвлёкшись на выписывание чека.

– Вау. Спасибо.

Когда Эрик понял, что сказал, он выглядел удивлённым и отодвинул свою чековую книжку.

– Я имею в виду, что они не могут любить тебя. Не полностью, потому что они не знают, кто ты на самом деле. Хорошие новости в том, что они любят ту версию тебя, которую знают, а настоящий Тим не сильно от него отличается. Он просто предпочитает парней, вот и всё.

Тим не был убеждён.

– Если это не такая уж большая часть меня, я лучше скрою это от них.

– Потому что если не скроешь, тебя могут не принять.

– Верно.

Эрик покачал головой.

– Это одно из самых больших заблуждений, через которые проходят гомосексуалы. Находясь в шкафу, мы хотим, чтобы все нас принимали, когда по правде люди только принимают ложь. Тебе нравятся женщины?

– Я четвёрка по шкале Кинси или как там, помнишь?

Эрик бросил взгляд поверх своих очков, очень похожий на строгого учителя.

– Ты понимаешь, о чем я. Ты собираешься жениться на девушке, осесть и завести детей, как планирует твой друг Трэвис?

– Нет. Ни единого шанса.

– Но этого все ожидают. То, что они принимают – это не ты. Так как они принимают тебя не по-настоящему, ты не должен переживать о том, что не будешь принят. В этом есть смысл?

– В запутанном смысле, думаю, да. – Тим поразмышлял над этим. – Конечно, прямо сейчас у меня вроде как нейтральный статус, что лучше, чем быть непринятым.

Эрик драматично простонал.

– Теперь я вижу с чем приходилось справляться бедному Бену.

Тим усмехнулся.

– Преимущества тоже были.

– Я могу только представить.

– Эй, – Тим сел так, чтобы все четыре ножки стула стояли на полу, – хочешь увидеть мои картины?

– Ты привёз их с собой? – Эрик оживился. – Конечно!

Тим вышел к машине и вернулся с шестью картинами, которые прошли отбор. Он показал их Эрику, одну за одной, извиняясь за мелочи, которые хотел бы изменить. Эрик его подбадривал, находя по два милых слова на каждую самокритику. Когда «покажи и расскажи» закончилось, Эрик, казалось, задумался.

– Больше всего меня поражает то, – сказал Эрик, – что все картины в разных стилях. Я бы не подумал, что они принадлежат одному художнику, если бы не знал.

– Да, ну, большинство из них было нарисовано в совершенно разные времена моей жизни. Я много экспериментировал, думаю, потому что всегда искал свой собственный стиль. Просто так и не нашёл его.

Эрик стучал ручкой по своей нижней губе, пока думал.

– Ещё не слишком поздно.

– Снова начать рисовать? Я не знаю.

Но Тим знал. Даже с критикой разорвав свою любимую работу, ему хотелось попробовать снова.