Надежда наполняет сердца тех, кто встречается лицом к лицу со смертью. Они мечтают о месте, где время никогда не иссякнет, где невозможное всё равно может произойти, будь это на земле или где-то ещё. Возможно, поэтому Эрик теперь так много спал, находясь одной ногой уже в лучшем месте.

Наступило лето, окна в спальне Эрика были открыты, чтобы впустить свежий воздух, такой полный жизни, что Тим иногда верил, что тот может излечить Эрика, что Эрик мог бы подпитаться прекрасной погодой, как колибри питается нектаром. По крайней мере, тогда он бы поел. Неделю назад Эрик стал слишком уставшим, чтобы встать с кровати. С тех пор Тим был рядом с ним, относил его в уборную, когда нужно, или помогал переворачиваться и менять позы, чтобы избежать пролежней. Когда Эрик не спал, они разговаривали, хотя в последнее время слов у него было всё меньше и меньше.

Тим устал сидеть, смотреть, и ждать, поэтому принёс инструменты для рисования, которые держал в одной из свободных комнат, и приступил к работе. У него больше не было недостатка в практике. Тим рисовал регулярно, постоянно подбадриваемый Эриком, хотя по-прежнему не нашёл свой стиль. Он не позволял этому беспокоить его. Вместо этого Тим двигался вперед, позволяя быть тому, что будет, когда его озарило вдохновение.

Сегодня свет, заполняющий комнату, подтолкнул его к действию. Эдварду Хопперу это понравилось бы. Тим взял этот свет, перенёс его на холст и обернул им Эрика словно одеялом. Защищая его. Спасая его.

– Тим. – Голос Эрика был сухим, так что Тим положил кисть, чтобы подать стакан воды c прикроватной тумбочки. Эрик попил через трубочку и кивнул на холст. – Что ты делаешь?

– Рисую тебя.

– Таким? – Эрик улыбнулся или сгримасничал. Сложно было сказать. – Ты жестокий.

– Я обещал, что нарисую тебя, – сказал Тим.

– Верно. – Эрик обвёл глазами комнату, прежде чем вернуться взглядом к нему. – Изобрази меня королём, окружённым прекрасным юношами.

– Я изображу тебя голым королём [9] , – поддразнил Тим.

Эрик усмехнулся и вздрогнул.

– Пришло время для мака, Дороти [10] .

Взяв с прикроватной тумбочки бутылочку морфия, Тим набрал в пипетку больше жидкости, чем рекомендовалось, выжимая её Эрику в рот. Даже эти лишние дозы не прогоняли боль полностью, но помогали.

– Нужно ответить на зов Матери Природы, прежде чем подействует эта штука?

Эрик покачал головой.

– Как насчёт супа? Тебе нужно что-нибудь поесть.

– Просто продолжай работать. Мне нравится звук кисти.

Тим продолжил трудиться, сгибая свет в гнездо, вытаскивая цвета, скрытые глубоко в спектре. И как только Эрик снова уснул, он позволил себе заплакать, пока работал, потому что только это он и мог сделать. Тим рисовал, пока его пальцы не онемели, и его тело не заболело от того, что он так долго сидел в одной позе.

Закончив, он отступил назад и смотрел, пока не убедился, что нарисовал всё правильно. Затем он разбудил Эрика, сначала позвав по имени, затем мягко потряс, пока Эрик не зашевелился.

– Смотри, – сказал он, спеша обратно к холсту и поворачивая его, чтобы Эрик увидел. Его сердце колотилось в груди, пока он ждал ответа. Изображённое на холсте не было ложью – никакого молодого и здорового Эрика. На картине он был в больничной кровати, но свет и цвета были как фильтр, который прорывался сквозь разрушительное действие рака, обнажая неприкасаемую душу.

– Ты нарисовал меня красивым, – произнёс Эрик.

– Ты всегда был красивым.

Эрик посмотрел на него так, будто тот сказал глупость, прежде чем закрыл глаза. Тим стоял на месте, с повисшими по бокам руками, и наблюдал за ним, пока свет на улице тускнел, чувствуя разочарование из-за того, что его заклинание не сработало. Эрик по-прежнему был болен. Эрик умирал.

– Я люблю тебя, – пробормотал Эрик, ёрзая под одеялами.

Тим подошёл к нему, присаживаясь на самый край кровати.

– Эрик?

– Дай мне поспать, Габриэль, – пробормотал Эрик, на его лбу проступили морщины, будто он сосредоточился, но глаза его оставались закрытыми. – Я устал.

Тим открыл рот, отчаянно желая узнать, обращался ли Эрик к нему мгновение назад или думал о Габриэле всё это время. Затем Тим откинулся назад, кусая нижнюю губу. В любом случае, он знал, что Эрик любит его, и если ему снилась величайшая любовь всей его жизни, может быть, он уже чувствовал вкус Рая.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, да? – произнёс Тим. – Я серьёзно, Эрик. Я люблю тебя. Я так сильно тебя люблю! Я тебя люблю.

Тим закрыл рот рукой, чтобы остановиться. Ему хотелось сказать это миллион раз, потому что он понял, что у него больше никогда не будет шанса на это. Это был конец. Больше никаких расслабляющих вечеров на диване, проведённых вместе, с выключенным телевизором, чтобы они могли говорить часами напролёт. Никаких совместных приёмов пищи, когда Эрик через стол улыбался тому, как Тим набивает щёки. Всё это исчезнет навсегда. Не важно, что он делал, Эрик ускользал. Тим мог кричать, сколько хотел, бить в стены, резать на себе кожу, врать сквозь зубы или предлагать своё тело и душу, но никакой разницы не будет. Эрик умрёт – и не в силах Тима это изменить.