Эмиль скучал. Он хотел, как и все его знакомцы и редкие друзья, выплеснуть силу и эмоции молодости. Его заводские втайне бегали покупали самогон, а потом, если получится, то и угощали им местных девчат, которые, конечно, были далеко не мангерымские красавицы, но на безрыбье и когда тебе всего двадцать лет, то готов добиваться взаимности даже от крокодила.

Но сейчас он сидел в аудитории института в компании таких же умирающих от тоски ребят с других заводов, а уставший печальный преподаватель рассказывал, почему учение Маркса всесильно потому, что верно.

Наверное, это было очень важно где-то далеко, в теоретических спорах в Столице, но здесь, в пустыне, где нет ничего, кроме песка, Солнца и хлопка, хотелось думать совсем о другом.

Наконец, занятие закончилось и студенты, почти все работающие днем, стали торопливо расходиться, чтобы вернуться в общежитие, переодеться и попытаться застать какие-то остатки веселья на улицах.

Эмиль тоже торопился, но ему это давалось непросто. А все из-за физических данных. Телосложение его было таково, что издали, да многим и вблизи, он казался десятилетним мальчиком. Его организм будто остановился в развитии, что для него, потомка, как ему говорили родственники, славных мангерымских ханов, было просто нетерпимо для самолюбия. Да и девушки, что тут лукаваить, видели в нем мальчишку, а никак не ухажера, что раздражало и приводило часто в ярость.

Так бы и жил Эмиль в своей пустыне, работал бы на заводе, а ежегодно выезжал бы на сбор хлопка, если бы руководство, не получив разнарядку сверху, насильно практически не отправило его учиться.

Для чего это ему надо, Эмиль не понимал, хватало и простых незатейливых радостей, но кто он такой, чтобы отказать директору завода, рядом с которым стоял руководитель первичной ячейки?

Постепенно, он проникся обучением, однако, эффект оказался совсем не тот, на который рассчитывали. Он стал интересоваться, почему и за что его народ выселили с благословенного острова Мангерым в эти тоскливые пустыни. Почему они должны терпеть, ведь Тиран уже давно был в лучшем или худшем мире и не мог им повредить.

Эмиль стал буквально проглатывать книги по истории, культуре и искуству своего народа. Эти сферы мангерымских валар были до смешного бедны, да и те исследования, что были, оказались написаны его, как он думал, заклятыми врагами – берскими. Вернее, то, что они враги его народу, ни берские, ни сами валары не подозревали, но в душе Эмиля постепенно стала зарождаться великая мысль, что народ, у которого нет ничего, нужно дать образ врага, привить постоянное чувство опасности и тревоги, чтобы распыление остановилось, и началась консолидация и укрепление.

Эмиль долго вынашивал эту мысль, шепотом, конечно, мало ли что, рассказывал ее свои приятелям, таким же, как и он, мангерымским валарам, однако почти все крутили пальцем и виска, а один заметил:

– Сейчас у нас времена не такие, как раньше, но будешь много чирикать – получишь ты путевеочку в снежную тайгу и начнешь работать в древообрабатывающие промышленности.

Но Эмиль, несмотря на свое тщедушное телосложение, напоминал бизона, и если уж у него рождалась мысль, то не отпускала уже. Скоро он создал и отшлифовал своеобразную валароцентричную модель мироздания, где валары объявлялись единственными носителями культуры и цивилизации, и прговаривались к изобретению огня, колеса, письменности и даже анальных свечей.

Свое учение, кстати, в чем-то перекликающееся с учениеми имама Али, он пытался донести до всех валар. Однако те, уже изрядно влившиеся в социум старой Империи, не понимали, почему они должны отбросить логичные и понятные общественные аспекты и следовать за каким-то плюгавым юнцом и идти на конфликт со всем миром.

Поскольку, валары приняли его не очень, Эмиль стал проповедовать всем, в том числе и своим «заклятым» врагам, берским. Руководство завода и его партийный дубликат с тревогой и опасением наблюдали за такими метаморфозами адекватного и перспективного в прошлом человека, на которого были большие перспективы. Когда поняли, что это не временное явление и не белая горячка, а осознанный выбор человека, то негласно на его карьере был поставлен крест, и было принято решение относиться как к юродивому, коим он, по сути, и являлся.

К нему начали присматриваться товарищи из соответствующих органов, которые мудро приняли доктрину, что лучше многочисленные национальные элиты будут взращены и управляемы ими, чем Светочем. А то, что каждому народу нужны лидеры и моральные ориентиры, было общеизвестно.

Чем больше Эмиль читал, тем больше у него открывались глаза на весьма невеселое его положение. У него не было родственников в высших партийных кабинетах, он не был как-то причастен к тем сферам, которые могли сулить даже в социалистическом обществе известный достаток, как дипломатическая служба или крупная торговля. Социальные лифты в старой Империи работали отлично, и каждый, кто имел желание и хоть какие-то способности, могли достичь высот, но сколько лет придется карабкаться на эти вершины? А всего хотелось здесь и сейчас, ведь молоденькие девушки не очень впечатляются его перспективами и высокими должносями лет через тридцать. Их надо поражать немедленно. И поражать сильно.

Денег, конечно, зарабатываемых на заводе не хватало, а поскольку коммунизм еще не был построен, хотя и сильно приблизился, то для приобретения вещей требовались средства. Тут Эмиль был вынужден сойтись с одной из местных банд, которые чистили квартиры. Здесь субтильное телосложение и умелые руки Эмиля очень пригодились. Он быстро приобрел навыки проникновения через форточку в квартиры и взлома дверей без повреждения замков. А приятели тихонько проникали через дверь, выносили все ценности, а потом Эмиль умело закрывал снаружи или изнутри и вылезал обратно тем же путем. И получалось, что квартира не взломана, окна и дверь в целости, а вещи пропали.