Его схватили за руку и подвели к окну. Мама стояла вровень с ним - глаза в глаза. Нахмурилась, отчего между бровями залегли глубокие складки, покачала головой.

– Опять болеешь?

– Да немного совсем, прихватило живот.
– Она всегда знала, когда ему бывало плохо. Или когда он врал, что весьма затрудняло жизнь ребенку.

– Ох, Машка, запустила ты мужа. Иди сюда. Иди. Да брось ты тот фарш!

Жена встала одним движением, так что он вновь - как и в первый раз - залюбовался ею.

– Смотри в глаза. Видишь?

– Что?
– У Маши глаза не такие, как у мамы или отца. Они у нее прозрачные, льдисто-голубые, прохладные.

– Ну вот же, вот. Смотри, - его голову повернули к свету, к окну, - белки отливают желтым. Болеет.

– Я запишу его к врачу.

– Врачу, - фыркнула мама.
– Ир! Ирка, иди сюда!

В коридоре загрохотало, кто-то тоненько пискнул и засмеялся - Санька небось с тёткой чудит. Вот уж парочка - малой и дурной!

– Тут я, - сказала Ирка. Оперлась о косяк, приглаживает волосы. Ну точно! Опять с племянником что-то учудила.

– Присмотри за курицей, я брата твоего полечу. А то врачи эти... Не верю я им. Легче лёгкого же спихнуть человека на чужие руки, - подпустила шпильку.
– А ты возьми и сама помоги.

– Ой, мам, не начинай, - закатила глаза сестра.

– Ма, да у меня все прошло, я здоров как бык.

Упираться смысла не было - все равно сделает по-своему, проверено. Так что Сема сам прошёл в большую комнату, где под большой елью - макушка у потолка - отец дремал в кресле.

– Ну разве это так тяжело - мужу помочь?
– тихо бормотала мама, доставая из буфета бутылочки и склянки.
– И может ведь, может. Но нет! К врачу! Будто тому врачу Семушка интересен, у него таких за день - сотня. Сердце каменное!

– Чего ворчишь опять?
– зевнул отец.

– А как не ворчать? Сын больной, а жене побоку.

– Не больной я!

– Конечно, не больной. Ща мы по сто грамм моей наливки попробуем - всё пройдет.

– Увижу бутылку - прокляну, - сузила мать глаза. Отмерила в стакан воды на глаз, накапала чего-то пахучего и велела: - Пей. До дна, чтоб и капли не осталось.

Он проглотил горькое тягучее питье, в животе тут же заурчало.

– Ну хоть бутербродов нам дай! До полуночи, что ли, голодать?

– Сиди, Семушка, отдыхай. А ты, - снова сузила глаза мама, - и не думай!

– Я и не думаю, - честным голосом ответил отец.
– Вообще. Вот как женился - так и отрезало.

Телевизор тихо напевал старые мелодии, бутерброды, принесенные сыном, заветривались, а Сема блаженствовал. Дома отступали все тревоги. Он задремал и не видел, как отец, воровато оглядываясь, достал наливку. Сладкая, вишневая - пьешь как воду, веселеешь, а на ноги встать не можешь.

– Будешь?

Рюмочка небольшая, искрится алым. Сема зевнул протяжно, сладко да и согласился.

На кухне шумели голоса женские: то тихо, то взлетая вверх. Санька заглянул, когда стемнело. Приткнулся рядом - кости острые, торчат со всех сторон, - кивнул на следы преступления:

– Дед, жить надоело?

– Цыц, мелочь. Сам разберусь, без сопливых.

– Ура, мне наследство привалит.

– По заднице тебе привалит!
– не выдержал Сема.
– Иди лучше спроси, скоро за стол?
– Проводил его взглядом и сказал в никуда: - В кого он такой?

– В бабку, в кого ж еще, - ухмыльнулся отец.
– У нее в роду все кусачие.

Затопало глухо - Саня торопится, слоненок.

– Сказали: скоро. Через...
– модный браслет мигнул зеленым, - минут пятнадцать.

– А ну, Сем, помоги, - заметался отец.