– Сначала слишком молода, а потом - хлоп!
– и сороковник, - махнул рукой отец.
– Сема, налей мне.

– И мне, - обнаглел Санька.
– До краев.

– Налей ему шипучки, пусть лучше дома выпьет, - разрешила хозяйка.
– С двух бокалов не сопьется.

– Нет, он не будет, - возразила Маша.

Сема насторожился - обе упрямицы редкие, только мать живет подольше, успела привыкнуть к власти над семьей малой, но своей. Отец выручил: выхватил у сына бутылку наливки, налил себе, выпил и запел:

– Ой, моро-оз, мороз, не морозь меня, не морозь меня-а!

– Сань, иди спать, - наклонился к сыну Сема.
– Сам знаешь, если дед поёт...

– Знаю, - улыбнулся Саня.
– С новым годом и спокойной ночи.

Оставшиеся разноголосым хором пожелали младшему всего-всего и снов.

Пока сестра отбивалась от матери, допытывавшейся о том, кто сегодня подвез Иру, отец придвинулся к Семе и, дыша в лицо сладким вишневым духом, зашептал:

– А Санек уже большой совсем, скоро по девкам пойдёт.

– Да куда ему, - засомневался Сема. Не представлял он своего отстраненного, большеглазого мальчишку женихом.
– Он о девчонках и не говорит.

– А зачем о них говорить?
– заперхал отец.
– Их того-этого надо, - подвигал он бровями.
– Понял?

– Понял он, понял. Закусывал бы ты, охальник.

– Помню свои года... Ох и гулял я! Мамка с прутом гоняла, а всё зря...

– Да не жених он!
– вклинился в разговор возмущенный голос Ирки.

– ...только ночевать и приходил. Когда небо светало, не раньше.

– Бать, котлету?

– Да нахрена мне котлета? Ты лучше слушай. Помню, осень, листья падают, а тепло еще. Бабье лето, значит. Иду я, высматриваю грибы: вдруг повезет? Повезло. Только не с грибами.

Отец захохотал заразительно, громко. Даже Маша улыбнулась.

– А с чем?

– С девкой. Нашел себе лесовичку. Глазищи - во!
– в пол-лица, синие; коса длинная, толстая, что твой канат. Все хорошо, только спины нет.

– Как это - нет?
– обомлел Сема. То ли отец допился, то ли старость подступила - и что же делать? Он оглянулся на жену. Та спокойно улыбнулась, и ему стало легче - что-нибудь придумается.

– А вот так, как у всех мавок. А ну, плесни еще. Не жалей, не жалей!
– отец подставил бокал под наливку.
– Окрутила она меня, сильно окрутила. Мамка к ведьме пошла.

Сема посмотрел вокруг: мать и сестра спорили, им и дело не было до того, что совсем рядом их муж и отец сходит с ума - прямо здесь и сейчас!

– И что дальше?
– Маша даже вперёд подалась, так заинтересовалась.

– Сама видишь же - с вами сижу, а не в лесу червей кормлю. Отшептала она меня, отговорила. Месяц я лежнем лежал, а потом меня в город учиться отправили - чтоб не сбежал к лесной. Она же тосковала, выла под окнами каждую ночь, звала.

– Нашёл что рассказать!
– возмутилась мать.
– Вспомнил свою стерву белобрысую.

– Ма-ам?
– Сема неприятно поразился жестокости родной матери: поощряет отцовский бред, поддакивает диким росказням.

– Что?

– Ты что говоришь?

– Историю семейную рассказывает, - огрызнулась сердитая, взъерошенная сестра.
– Один ты ничего не знаешь, вовремя из дому сбежал.

– Да вы с ума тут все посходили?! Какая лесовичка? Какая ведьма?

– Красивая, - подмигнул отец.

– Нежить упертая, - прошипела мать.

– А ведьма - наследственная, - фыркнула Ира.
– Бабушка наша.

Такого Сема стерпеть не мог.

– Не знаю, какая муха тебя укусила, но бабушку могла б и не трогать! Она войну прошла, всю жизнь вкалывала в колхозе...

– Знахаркой, - перебила мать.
– Ты, Семушка, не кричи.

– А что там с лесовичкой?
– тронула свекра за плечо Маша.