Все лето гостиница будет полна одних и тех же людей. И не нужно будет судорожно носиться как с писаной торбой с каждым новым посетителем, волей случая заглянувшим в гостиничные двери.

– Как же я сама не догадалась, что в нашем городе собираются кино снимать, - сказала миссис Корнуэл Готфриду и Глэдис Уилсонам, - видела же, что что-то необычное в ваших краях творится.

Дом миссис Корнуэл находился на другом конце бухты, и ей пока просто было лень прийти сюда и поближе посмотреть, что за строительство здесь идет.

– И все это будут неподалеку от нашей гостиницы снимать, - гордо сказал ей Готфрид Уилсон.

Миссис Корнуэл стояла рядом с важной четой Уилсонов и открыто им завидовала.

– Ничего, - утешил ее Готфрид Уилсон, - может, и твоя парикмахерская в кадр попадет.

– О большем и не мечтаю, - сказала миссис Корнуэл, сложив руки на груди.

– Вряд ли ее парикмахерская в кадр попадет, - фыркнула вредная Глэдис Уилсон, - она же на другом конце бухты находится.

– Откуда ты знаешь, где будут снимать, - спросил ее муж Готфрид, - тоже мне - режиссер нашлась.

– Ой, вы только не ссорьтесь из-за меня, - сказала миролюбивая миссис Корнуэл.

– Вот еще, из-за тебя, - вновь фыркнула Глэдис, - мы по двести раз на дню ссоримся, это наше обычное состояние.

Тогда миссис Корнуэл стала завидовать им еще и по этому поводу. Ей-то ссориться уже давно было не с кем.

Несмотря на занятость, режиссер с мировым именем Монтгомери Холден в этот день ровно в восемь утра уже был на противоположном от гостиницы краю городка - у дверей парикмахерской. Он докурил неизвестно какую по счету сигарету и выбросил ее в мусорный ящик, который стоял рядом с крыльцом.

Монтгомери Холден поднялся по ступенькам и вошел в небольшое помещение парикмахерской. В сотый раз объясняя самому себе, почему он должен сказать ей, что он узнал ее. И чтобы она не отрицала, что это она. И что это он. И он не может без нее жить.

Запутанно, витиевато, но чертовски верно. Пусть не отрицает, что это она, потому что это она, и у него сердце едва не отказало, как только он увидел ее на той фотографии. А потом и ноги подкосились, когда он, подходя к раскрытой двери парикмахерской, услышал ее голос.

В парикмахерской Ребекки не было. Скучающая Линда вскочила со своего кресла. Несколько секунд они молчали.

– Здравствуйте, - сказала Линда.

Монтгомери Холден кивнул. Возникла неловкая пауза.

– А ее не будет, - сказала Линда, - у нее голова третий день болит. Но я тоже умею брить.

Лицо режиссера было в мелких порезах после вчерашнего бриться.

– Может, врача?
– сказал он.

– Кому?
– не поняла Линда.

– Тому, у кого голова болит.

– Ах, нет, само пройдет.

– Все-таки - третий день.

– Нечего, справится, - сказала Линда, - так что - насчет побриться?

– Нет, - улыбнулся Монтгомери Холден, - извините. Но я так не могу.

– Что вы не можете?
– не поняла Линда.

Вроде побриться пришел.

– Менять личных парикмахеров и адвокатов, - сказал Монтгомери.

– Вы же с ней всего два дня знакомы, - сказала Линда.

Все понятно. Не бриться он сюда ходит. Тут нечто большее.

– Это дело чести, - улыбнулся Монтгомери Холден.

Еще неловко постоял, подождал, вдруг появится Ребекка. Но - нет. Никто не возник в дверном проеме, прямо из утреннего тумана и соленого воздуха.

Монтгомери Холден на прощание кивнул Линде, развернулся и вышел.

– Бог мой, какой мужчина, - сказала Линда сама себе, оседая в кресло.

Хоть бы миссис Корнуэл пожаловала, что ли. А то со скуки можно заснуть. О нет, пусть не жалует. Увидит, что Ребекка уже с утра прогуливает.

Но миссис Корнуэл все-таки пожаловала. Возникла на пороге парикмахерской прямо из утреннего тумана.

Линда даже вздрогнула. Обычно миссис Корнуэл появлялась со стороны задней двери. А тут - уже и дышит с утра пораньше так тяжело, будто на другой конец городка гоняла. Интересно, какие новости принесла на хвосте?

– Кино!
– важно сказала миссис Корнуэл.

– Что - кино?
– спросила Линда.

– Кино будут снимать!

– В нашем захолустье?

– У нас город - у самого Бога в ладонях расположен!
– сказала миссис Корнуэл.

– Мог бы растений ваш Бог побольше посадить, - сказала Линда.