Из замка Мэлоу глыба казалась совсем черной, и это даже пугало.

— Ледяной Клинок стал больше. Намного больше, — произнес Мэлоу, — он тянется к самому низу своим острием. Тебе не кажется?

— Да, юный господин, — раздался голос Томаса. Хотя по выражению лица Мэлоу трудно было определить, нуждался ли он в ответе дворецкого.

— Осколки душ… частицы душ… их что-то манит. Что-то хочет вырваться отсюда. Как ты думаешь, что произойдет, когда осколок станет слишком близко к земле?

— Господин?

— Этот осколок… как долго он находится здесь? Слишком долго, Томас, вот что я думаю. Я помню, когда-то он был еще чуть выше рыцарских доспехов, что стоят в коридорах замка. А теперь… Тысячи, сотни тысяч заблудших душ, я чувствую их, — продолжал Мэлоу. — Они скитаются так давно, что хотят вырваться. Они тянутся к земле, чтобы расколоть ее в пух и прах. Они устали. Они хотят покоя. Но где? Куда двигаться дальше? Что может быть ниже этого места? Что может быть там, внизу? Другой мир? Неужели что-то поменяется? Неужели это произойдет? Как много вопросов, Томас, и как мало ответов.

Впервые за все время Томас решил сказать чуть больше трех слов за один раз:

— Я не знаю, что произойдет, когда осколок расколет землю и расколет ли он ее вообще, но если мы покинем этот мир, то непременно попадем в другой, не так ли? Однажды вы сказали: если где-то что-то убыло, то значит, появится место, где это что-то непременно прибавится. Это математика.

— Это жизнь, — машинально отозвался Мэлоу. — Но… зачем это нужно им? Ведь они попали сюда именно потому, что жизнь потеряла всякий смысл. А теперь они зашевелились. Теперь они действуют СООБЩА.

— Возможно смысл как раз в этом, юный господин, — подметил Томас. — Возможно, это место существует именно для того, чтобы осознать, что есть что-то хуже смерти. Что есть вечная жизнь, полная боли, которую не отпустить. Возможно, это место — второй шанс. Ведь как вы однажды прочитали из дневника одного судьи: тюрьмы созданы не для наказания, они существуют для перевоспитания.

Томас взглянул Мэлоу. Глаза его господина были закрыты, а на лице застыла печальная улыбка.

Самым грустным голосом Мэлоу произнес:

— Я ведь хотел… я почти сорвался. Опять. Хотел вцепиться в этого Вестника и попросить забрать меня отсюда.

Подобное высказывание Томас предпочел оставить без комментариев.

— Ты сказал: "тюрьмы созданы не для наказания, они существуют для перевоспитания". Но тогда… почему я здесь?

Ответа на этот вопрос так же не последовало.

Мэлоу посмотрел на Томаса. На лице дворецкого не дернулся ни мускул.

— Ведь и твой образ взят из дневников памяти. Я создал его сам. Я придумал его…, однако твои мысли я придумать не могу. А значит, если ты говоришь об этом, то это имеет место быть. Нам остается лишь ждать, верно? Ох, отец, и почему мне кажется, что ты неразрывно связан с Ледяным Клинком?

Томас молчал. В его взгляде впервые читалось что-то схожее с нерешительностью. Его лицо старалось этого не выдавать, но душа словно кричала об этом.

От Мэлоу этот факт не ускользнул.

— Ты что-то хотел сказать, Томас?

"Только то, что возможно Ледяной Клинок, как вы его называете, и ваш отец куда теснее связаны, чем вам кажется."

Однако постояв в нерешительности еще несколько секунд, Томас, наконец, завел разговор о том, в чем разбирался лучше всего:

— Юный господин! Может быть… еще какао?

Глава 17: Звезды

«Он заметил меня, черт возьми, он точно заметил меня!»

Стивен уверял себя в этом с каждой минутой все сильнее и сильнее, в голове эта мысль становилась все громче и громче. Но, кажется, особого беспокойства со стороны Боба Гаррисона не наблюдалось. По крайней мере, так казалось.

«Так или иначе, он в зоне видимости — говорил Стивен, обращаясь к самому себе — Что он сделает? Подойдет ко мне? Попробует со мной заговорить? Так даже лучше. А если он все же попытается скрыться? Я должен быть наготове. Я должен…»

От этих мыслей Стивену стало не по себе.

«Неужели я уже все для себя решил? Убить человека? Нет. Преследовать. Да, именно преследовать. Пока об убийстве не может быть и речи. Иди, Гаррисон. Неважно куда, просто двигайся. Просто двигайся, черт возьми».

Стивен не был убийцей. Даже мысль о возможном освобождении из лап Кейси уже не грела, ведь цель была близка, и с этим надо было что-то делать. Провернуть убийство. Но убийство ли это? Мир так относителен. В природе не существует понятия убийства, но существует понятие о выживании. И если от жизни Боба Гаррисона зависела жизнь самого Стивена, то что остается?