Я передернул плечами.

– Жаловаться не привык, государь. Мне больше как-то самому за других заступаться приходилось, – и я с улыбкой развел руками, но прибавил: – Но за ласковое слово благодарствую, – и склонился в низком поклоне.

– Что ж, будь по-твоему, – холодно кивнул мой бывший ученик и направился в палаты. Больше он в мою сторону не оборачивался.

Вот и все. Я машинально посмотрел на обрывки челобитной и подбросил их вверх. Получилось нечто вроде конфетти. С Новым годом тебя, старина. Правда, на дворе начало лета, но если призадуматься, то для меня грядущие перемены и впрямь символизируют новый год.

Но мои злоключения этим не закончились. Вначале душу растравил Власьев, прикативший на мое подворье незадолго до обедни.

– Сказывал же тебе, князь, живи тихо – не увидишь лиха, а ты…

– Жил бы тихо, да от людей лихо, – парировал я.

– Знамо лихо, коль сам себе подсобить не восхотел, – возмутился он и, потеряв свою обычную невозмутимость, принялся упрекать меня за гордыню.

Судя по его словам, если б я не выпендривался и подал челобитную как и прочие, то скорее всего Годунов решил бы дело в мою пользу. Дескать, он и без нее долгое время колебался, чуть ли не по три раза уличив каждого из участников во лжи и в напраслине, излиха возводимой на князя Мак-Альпина. А когда речь зашла о чести и потерьке отечества, Годунов сам напустился на Романова с попреками. Мол, видоки в один голос утверждают, что Федор Никитич первым назвал князя безродным, меж тем как в его жилах течет и кровь древних шотландских королей, и Рюриковичей с Гедеминовичами.

В конце концов, они ушли, ничего не добившись, но Романов, выходивший последним, у самой двери остановился и, вернувшись, попросив тайной аудиенции. Что там говорилось и какие дополнительные аргументы привел боярин, дьяк не ведает, но сразу после нее Годунов вызвал ожидавшего окончания их беседы Власьева и велел составить указ о моей отправке в Кострому. Дьяк, не удержавшись, попытался напомнить о Земском соборе, за коим желательно присмотреть, а лучше князя никому с таким не управиться. Однако напоминание ничего не дало. Годунов твердо повторил свое распоряжение об указе, а, касаемо собора криво ухмыльнулся и заметил, что и без князя найдется кому управиться с выборными.

– Срок три дня? – деловито уточнил я у дьяка. Тот кивнул. – Ну что ж, буду собираться.

Афанасий Иванович вытаращил на меня глаза.

– Так ты вовсе ничего не собираешься делать? – Я решительно мотнул головой. – А может поупирался бы маленько. Мыслю, ежели в ноги к государю падешь, глядишь и передумает.

– Не хочу падать, – отверг я его идею.

– Сызнова гордыня взыграла? – догадался дьяк.

– Да нет, – покачал я головой. – Устал просто. Надоело.

Уезжал от меня Власьев удрученным, а у меня наоборот, отчего-то и настроение поднялось. Хорошо, когда есть определенность, пусть и такая гадкая.

Оставалось последнее – отправить Галчонка к Ксении. Этим я и занялся, заодно распорядившись паковать вещи и готовиться к отъезду. Одно неясно – как с гвардейцами? В смысле, позволит ли Годунов взять их с собой. Вообще-то это был хороший благовидный предлог заглянуть к престолоблюстителю, но посидев с кружкой кофе и как следует поразмыслив, я от этой идеи отказался. Ни к чему. Раз Власьев о них не сказал ни слова, значит, и в указе о моей отправке они не фигурируют. Следовательно, у меня руки развязаны – могу забрать. Если же напомню, то, судя по тому, что Романов нашел весомые аргументы для моего изгнания, получится хуже. Годунов, чего доброго, спохватится и отдаст их под начало другого воеводы.

Самым первым делом я отправил Багульника на яузскую пристань насчет найма стругов. Их хватало, но лучше договориться заранее, а то мало ли. С Романова станется и тут исхитриться мне напакостить, организовав какие-нибудь помехи, чтобы я не отплыл вовремя. Для чего? Появится новый повод вложить меня Годунову, будто я окончательно наплевал на его указы, решив остаться в Москве. Нет, лучше позаботиться обо всем загодя.

 Пока скатывали ковры, я составил список неоконченных дел, с которыми желательно управиться до отъезда. Например, съездить на Пушкарский двор и забрать там отлитые болванки для гранат. Заодно переговорить с мастером Чоховым и кое с кем из его учеников и поглядеть, как продвигаются мои заказы, полученные ими от меня в первые дни после моего возвращения из Эстляндии.

Плюс к этому следовало переговорить и подробнейшим образом проинструктировать своих тайных спецназовцев. Эх, жаль, что Романов, по всей видимости, решил отказаться от услуг Багульника. Не иначе как заподозрил подставу. А сейчас мой человечек во вражеском стане был бы как нельзя кстати. Но увы – не вышло. Ладно, обойдемся.

Едва составил список, как на подворье появилась… Галчонок. Вот тебе и здрассте! Неужто Ксюша отвергла ее? Но оказалось, она принесла послание от царевны. В нем сообщалось, что ей все известно, ибо братец перед нею не таился и пояснил ей причины моей отправки в Кострому, каковые она мне и изложила в своем письме.

Хитер оказался Романов. Мгновенно перестроившись, он в разговоре с Годуновым один на один зашел совсем с другого бока. Мол, вчера они все погорячились излиха, правого сыскать тяжко, но дело в ином. Неужто сам государь не видит, насколько недовольны члены Малого совета поведением князя Мак-Альпина, сумевшего ополчить против себя всю знать? Если нынче не принять мер, оставить его безнаказанным, то в самом скором времени Федор Борисович останется вовсе без бояр и без окольничих.

Ну а далее последовала почти неприкрытая угроза в виде напоминания о событиях прошлого лета. Мол, вспомни, что произошло с царской семьей, когда от нее отшатнулась знать? Да, именно князь спас вас от смерти, но ведь и он не посмел тягаться со всей Русью, дав мудрый совет на время отступиться от трона. А год нынешний как бы не хуже предыдущего. Стоит призадуматься, что станется с ним самим, с Мариной Юрьевной и Ксенией на сей раз, ежели завтра некий царевич Петр в сопровождении казаков придет в Москву. Кто спорит, скорее всего он – самозванец, но, учитывая выданное ему еще покойным государем Дмитрием приглашение, навряд ли удастся растолковать народу, что он никакой не сын государя Федора Иоанновича. И не повторилось бы все вновь, но с куда худшими последствиями для Годуновых и в первую очередь для царской семьи.