Аллен пел. Как оказалось, у него это весьма и весьма недурно получалось. В детстве собственный голос казался уродливым, как и всё в мальчике. С переездом к Ноям такие мысли ушли на второй план, а позже скрылись за горизонтом, и Аллен стал болтать и даже напевать изредка. Позже голос опять стал казаться ещё хуже, потом, вроде, ничего, и в итоге… Вообще он всю жизнь был уверен в отсутствии музыкального слуха. В цирке музыки было достаточно, и ему всегда казалось, что он ни такта, ни мелодии, ничего вообще услышать не может.

И лишь со знакомства с Музыкантом изменилось его отношение к музыке и к собственным способностям.

Но Аллен всё равно практически никогда не пел. Тем более вот так открыто, громко, радостно, топая босыми ногами по ступеням.

Да ещё и на французском.

И он был трезв!

И даже понимал, что именно поёт. Вообще французский был одним из тех языков, которыми он владел неплохо. Мог поддержать беседу на достойном уровне, не без акцента, конечно, но смысл того, что говорят ему и что отвечает он, сохранялся. Да и сейчас он учил третий уже иностранный язык, и это было мучительно сложно, и он не любил чужие языки, хотя испытывал некоторую гордость от факта собственного знания и умения. Из далёких детских и совершенно недостоверных воспоминаний тянулось назойливое ощущение, будто он кому-то завидовал когда-то. Кому-то, владевшему парой языков сразу и постоянно щеголявшему этой способностью перед остальными.

Теперь Аллен был доволен собой и полагал, что третий язык уж точно лишний.

И он пел.

Радостно пел, притоптывая по лестницам, теперь уже начиная подниматься, и остановился, лишь когда закончилась песня. Он оказался на середине пути, оставалось ступенек пять до второго этажа. Выглядывающая из-за угла горничная нервно поправляла фартук, явно колеблясь, уйти и воспользоваться другой лестницей или пройти мимо Аллена. Новенькая, молоденькая, неопытная, чего с неё взять? Не понимает, что Аллен здесь самый безобидный, и вообще со всеми обитателями можно даже наглеть, если они в хорошем настроении. Такая чушь, как заботы слуг, их возможная грубость или неуважение никого здесь не волновали и не задевали…

То есть в те моменты, когда у обитателей было хорошее настроение.

Уолкер мило улыбнулся девушке и подмигнул.

— Д-доброе утро, господин Аллен! — Девушка поспешно присела, склонив голову. Её щёки стали пунцовыми, а взгляд уткнулся в пол, лишь бы не видеть Уолкера.. — Не сочтите за грубость, а что это вы здесь делаете?

— Дурачусь, — ответил Аллен, все ещё улыбаясь. — Меня здесь заперли, а делать уже нечего… Хм.. Джасдеби видно где-нибудь?

— Утром они были в тренировочном зале. Но теперь ушли.

— Наверное, отсыпаются, — кивнул Аллен, автоматически думая о том, что на самом деле, уйдя из зала, они могли решить заняться чем-то более интересным. И интимным. Вопреки созданному имиджу и своей дерзости оба не спешили устраивать что-то слишком откровенное при зрителях.

Аллен кивнул самому себе, остановил опять взгляд на нерешительно покачивающейся девушке. Идти к Узам или здесь попробовать себя развлечь? Ладно, он пожалеет девушку. Тем более объяснить, почему сегодня он, к примеру, босиком, было не так-то просто.

Но у всех хозяев здесь были свои причуды.

Комната Уз в этом доме обладала хорошей звукоизоляцией, как и большинство комнат, в принципе. Но их комнату можно было назвать самой тихой. Если сидеть внутри, не шевелясь, отчётливо будут громыхать большие, настенные часы, чей механизм старательно перетаскивал стрелки по кругу. И таким образом в самой комнате можно было хоть пыточный зал устраивать, через коридор уже не услышали бы и звука.

И близнецы последний год вели себя немного тише, пристойней, будто успокоились и перестали выставлять свою порочную природу, убедившись, что они никого уже не возмущают. Правда, вкус в одежде у них совсем не изменился, а уж с любовью Джасдеро спорить с Майтрой их облик стал ещё веселей.

Аллен всего раз пять в своей жизни видел этих двоих в нормальной, приличной одежде.

И когда, постучав, вошёл в комнату (если было нельзя, эти двое всегда, в обязательном порядке запирались) и поражённый замер.

Он ожидал увидеть Джасдеро и Дебитто. Или одного из них. В каком угодно виде. Но не в этом.

А то, что это были именно они, ему подсказывало шестое чувство.

Если он практически догнал за последние годы в росте близнецов (снова мысленно задаваясь вопросом, сколько им было лет ко дню пробуждения), то сейчас сидящая на полу фигура в тёмно-красном, аккуратном одеянии, определённо была повыше. По крайней мере, по суждению Аллена.

Фигура сидела спиной к нему, открывая лишь вид на одежду и потрясающие волосы: черные у основания и светлые дальше, достающие до пояса и подозрительно, едва заметно колышущиеся на ветру. На ветру, которого в комнате, конечно же, не было, что наполняло фигуру ещё большей таинственностью. Аллен закрыл дверь, задёрнув щеколду (Узы не доверяли замкам в этом случае, имея опыт взлома и даже обучая одно время Аллена, каким бездарным бы тот не оказался учеником), и замер у двери, ожидая реакция хозяев.