И что-то кликает, совпадая, складываясь в удивительно ладный сюжет. Теперь всё ясно, как день. Норман улыбается снова.

хХхХх

Он не выдаёт видом своего знания, однако, когда Алекс возвращается в комнату, несколько более смурной, чем прежде. Скоро их натужная весёлость сходит на нет, и мальчики решают лечь спать. Алекс стелет Норману на полу, складывая друг на друга штук пять мягких одеял из гостевых спален, так что в итоге получается крайне удобное лежбище. Они готовятся ко сну, укладываются и, немного поболтав, затихают.

Норман дожидается, пока друг уснёт. Ему нужны доказательства серьёзнее, чем какая-то бумага для принтера. Нужно что-то, что можно было бы предъявить.

Его тихие аккуратные поиски дают результаты. Норман не знает, конечно, всех деталей расстановки спальни Алекса, да какие-то улики его преступлений могли находиться где угодно в доме, если вообще существовали здесь, но Норман просто отстраняется и пытается представить, где сам хранил бы что-то напоминающее о его деяниях, чтобы посторонние люди не нашли. И исследует именно эти места.

За письменным столом, в стене, где отходят обои, обнаруживается закономерный тайник. Норман извлекает оттуда вещи, предварительно обернув руку в ткань своей ночной футболки, чтобы не наследить.

Там лежат несколько распечатанных копий писем Эмме и даже пара первоначальных черновиков, написанных от руки, скреплённые скрепкой. Пачка таких же – для Брэдли. Для Ричарда законченных писем нет, только несколько записок на скорую руку, всего несколько предложений, которые Норману трудно прочесть в тусклом освещении луны в окне.

Здесь так же хранится и детский браслет дружбы, где не вполне умело ещё в тесьму вплетены буквы Б, Р, Э, Д, С, и вытравленные маркером слова «Друзья навсегда» с двумя ошибками; несколько заколок Эммы; именной брелок для ключей от авто Ричарда. Трофеи, думает Норман, почти завидуя. Память. Сентиментальный жест, выражающий глубину привязанности, но отнюдь не к жертвам.

Норман бережно складывает свои находки назад в тайник со скрупулёзностью банкира, пересчитывающего купюры. Важно, чтобы вещи выглядели не тронутыми. Тогда можно быть уверенным, что Алекс их не перепрячет в самый неподходящий момент.

хХхХх

Возвращаться домой нынче – будто ступать по заминированной местности. Каждый шаг приходится выверять, и Норман сознательно призывает себя не торопиться. Спешка никому никогда не служила доброй службы.

Дилан обнаруживается спящим в гостиной на диване. Точнее, не совсем спящим – скорее, лежащим без сна и глядящим в потолок с непонятным выражением на лице.

Норман нарочно топает громче, чтобы оповестить брата о своём приходе, и тот моментально принимает сидячее положение.

– Привет, – обращается он, но Норман лишь смотрит на него вопросительно, так что, чуть морщась, но и улыбнувшись тоже, Дилан отзывается: – Она заставила меня уйти спать вниз. Сказала, не хочет проводить ночь на одном этаже со мной.

– Вы поссорились? – догадывается Норман, но Дилан мотает головой, и в его движениях впервые за последнее время – намёк на его былой задор.

– Норма поссорилась со мной, я с ней – нет. – Отвечает он загадочно, и в его голосе нет уже такой привычной обречённости. Затем, он приглядывается к Норману, прищурившись, и выдаёт вдруг:

– Ты ведь знал, верно? – Дилан сам себе кивает тут же. – Разумеется, ты с самого начала знал. От тебя бы она скрывать не стала. И ты мне не рассказал, в каком она положении! Норман, чёрт возьми. Почему ты сразу мне не рассказал?

«А разве это тебя касается?», хочется ответить Норману жёстко, но вместо этого он лишь пожимает плечами в полу-извинительном жесте, как если бы его вины в молчании не было:

– Она просила меня повременить и не говорить. Вообще никому. Это ведь её дело, верно? Как я мог нарушить слово.

– Мне ты должен был сказать, – требует Дилан. – А то я узнаю о возможной беременности собственной матери из слухов, гуляющих по городу!

– Мама приняла решение. Она не хотела, чтобы ты знал. – Продолжает гнуть своё Норман, упорствуя. Дилан вздыхает, грустнея.

– Ну да. Я понимаю. Я совершил страшную ошибку, Норман, ты себя не представляешь. Я ужасно подвёл Норму. Но теперь, – Дилан молчит немного, кусая губу. – Она не заставит меня покинуть её теперь. У меня есть шанс. Не исправить всё, я осознаю это. Но искупить.