Шрифт:
И это правда. Естественно, в восемнадцать лет я непрерывно пытался выбирать; не только в сексуальном смысле. Я понятия не имел, что мне понадобятся какие-то «вериги» — не говоря уже об их количестве и о том, кто ими станет.
Но бедный Том Аткинс отчаянно нуждался в веригах, которые удержали бы его на месте. Уж это я кое-как сообразил, пока мы с Аткинсом беседовали, или пытались беседовать, на тему влюбленностей (или углубленностей) в неподходящих людей. В какой-то момент мне показалось, что мы никогда не сдвинемся со своих мест на ступеньках лестницы музыкального корпуса, и наша беседа (если можно ее так назвать) затянулась навечно.
— Ну что, Билл, есть какие-нибудь прорывы с твоими речевыми проблемами? — неловко спросил меня Аткинс.
— Пока всего один, — ответил я. — Похоже, я осилил слово «тень».
— Здорово, — искренне сказал Аткинс. — Я со своими пока не разобрался.
— Сочувствую, Том, — сказал я ему. — Наверное, тяжело иметь сложности с такими словами, которые то и дело приходится использовать. Как время, например.
— Ага, с ним сложно, — признал Аткинс. — А у тебя какое самое худшее?
— Ну, это самое, — сказал я ему. — Ну ты понимаешь — член, хрен, конец, елда, болт, прибор.
— Ты не можешь сказать пенис? — прошептал Аткинс.
— Получается пениф, — сказал я.
— Ну, это хотя бы можно разобрать, Билл, — ободряюще сказал мне Аткинс.
— А у тебя есть слово хуже, чем время? — спросил я его.
— Как твой пенис, только женское, — сказал Аткинс. — Я и ничего похожего не могу сказать — даже попытки меня просто убивают.
— Ты имеешь в виду «вагину», Том?
Аткинс яростно закивал; мне показалось, что бедный Том сейчас расплачется — он кивал и никак не мог остановиться, — но миссис Хедли ненадолго спасла его.
— Том Аткинс! — крикнула Марта Хедли в лестничный пролет. — Я слышу твой голос, и ты опаздываешь на занятие! Я тебя жду!
Аткинс сломя голову бросился вверх по лестнице. Он бросил на меня дружелюбный, но немного смущенный взгляд через плечо; я четко расслышал, как он кричит миссис Хедли, поднимаясь по ступенькам:
— Извините! Я уже иду! — крикнул Аткинс. — Я просто потерял счет времени!
Марта Хедли тоже услышала его.
— Похоже, это прорыв, Том! — заорал я.
— Что ты сейчас сказал, Том Аткинс? Повтори! — услышал я голос миссис Хедли.
— Время! Время! Время! — услышал я Аткинса; потом он захлебнулся слезами.
— Не плачь, глупый! — успокаивала его Марта Хедли. — Том, Том, прошу тебя, перестань плакать. Ты ведь должен быть счастлив!
Но я слышал, как Аткинс продолжает рыдать; начав, он уже не мог остановиться. (Я по себе знал, каково это.)
— Слушай, Том! — крикнул я ему. — Дело пошло! Теперь пора попробовать «вагину»! Я знаю, ты можешь! Если ты победил «время», то с «вагиной» будет все просто! Давай, Том, скажи «вагина»! Вагина! Вагина! Вагина!
— Следи за языком, Билли! — крикнула мне миссис Хедли. Я бы продолжил подбадривать бедного Тома, но мне не хотелось получить взыскание от Марты Хедли — или от другого преподавателя.
У меня было свидание — свидание, черт подери! — с мисс Фрост, так что я счел за лучшее умолкнуть. Я просто пошел вниз по лестнице, и всю дорогу до выхода мне вслед неслись рыдания Тома Аткинса.
Теперь, оглядываясь назад, легко понять, как я себя выдал. Раньше у меня не было привычки принимать душ и бриться перед тем, как я уходил в библиотеку по вечерам. Хотя я не говорил матери и Ричарду, в какую библиотеку собираюсь, наверное, нужно было догадаться забрать с собой «Комнату Джованни». (Я оставил книгу под подушкой вместе с лифчиком Элейн, потому что не собирался пока возвращать ее. Я хотел одолжить ее Тому Аткинсу, но только после того, как посоветуюсь на этот счет с мисс Фрост.)
— Хорошо выглядишь, Билли, — прокомментировала мама, когда я выходил из квартиры. Она почти никогда не делала мне комплиментов насчет внешности; хотя раньше она то и дело повторяла, каким красивым я стану, последние пару лет я и этого от нее не слышал. Кажется, по мнению мамы, я уже выглядел слишком хорошо, поскольку слово хорошо от нее прозвучало как-то нехорошо.
— Ты в библиотеку, Билл? — спросил меня Ричард.
— Точно, — сказал я.