– Хеллс, Хеллс, как тебе не стыдно? Так коварно соблазнять парня своей лучшей подруги?

– Грегсон, не нарывайся, - расшифровала я другу вопрос Анны более пространно.

***

Как бы я хотела денек пообщаться только с письменными свидетельствами человеческого интеллекта и со своими мыслями, а если капитально повезет, то вообще помолчать наедине с собой, но нет. Причиной тому не Анна и ее порывы общительности, а один шантажист, живущий за океаном. У Мишель ночные съемки, а у меня межатлантическая конференция.

Я оккупировала кресло в гостиной и наблюдала за диваном. Там развалился Энди, утомленный развешиванием белья, и сидела Анна с безобразно толстым глянцем. Она же периодически озвучивала колкости относительно содержания журнала, нарушая безмятежную тишину субботнего утра.

– Только дочитал «Мягкую машину».

О боги! Мой планшет заговорил со мной! Я аж подпрыгнула от неожиданности. Полчаса созерцания безумно авангардной экзистенциальной драмы «Диван», и тут такое. Я уже хотела спрашивать у Энн и Энди, не слышали ли они, как заговорила техника, но мой разум вернулся к своим прямым обязанностям, и я посмотрела на монитор.

– И как тебе?

Бенедикт задумался…нет, скорее растерялся, не зная, как бы ответить, чтобы не обидеть Берроуза и меня за компанию, или просто не знал «как оно». Я улыбнулась, наблюдая озадаченность на его лице.

– Я понял, что никогда не буду пробовать героин, мескалин и ЛСД, - наконец-то нашелся с ответом он.

– Вместе или по отдельности? А я бы от мескалинового опыта не отказалась. Устроить себе шаманское путешествие было бы здорово, - задумчиво сказала я, представляя прелести такого психоделического трипа. На меня неодобрительно уставились три пары глаз. – И не надо на меня так смотреть! – ответила я всем сразу. – Наркотики – плохо, фрукты и соки – хорошо.

– А ты что вынесла из этого поучительного романа? – задал встречный вопрос Бенедикт.

– Если говорить о поучительности, безусловно, то, что джанк я пробовать не собираюсь. Ибо джанк - это плохо. А вообще мне кажется, можно сказать, что книга – это печатная версия нашего тела, мягкой и малоизученной машины, своеобразное описание человека изнутри или даже извне сознания. Ничему не поучает, но заставляет задуматься. И еще Берроуз здорово выносит мозг.

– Точнее и придумать нечего. Но ведь мы и без Берроуза знаем о том, что мы малоизучены и многое в нашем организме необъяснимо и загадочно. Тема далеко не оригинальная. Он просто описал свой наркоманский опыт, порезал получившееся на кусочки и склеил в произвольном порядке.

– А ты посмотри на его cut-up метод, как на аллегорию воздействия наркотических веществ на психику человека. Это тебе научный подход. Можно так же рассматривать его трипы с точки зрения шаманских практик, и тогда разрезанный текст воспринимать как смещение границ между мирами в ходе духовного путешествия. Если говорить о новизне темы, то ее не может быть априори (черт, как же меня бесит это выражение, но я все равно вставила его в своей речи).

Бенедикт улыбнулся моей отвлеченной ремарке, я улыбнулась в ответ и продолжила:

– Ты говорил о новизне темы. Культура постмодерна отрицает такое понятие. Считается, что все темы и сюжеты уже давно написаны и исчерпаны, а нам остается только плагиат. Посмотри на его джанковый опыт, как на эмпирическое исследование того, над чем психологи и психиатры только теоретизируют. И вообще, Камбербэтч, нечего нападать на Уилла!

– Как же я скучал, контркультурная ты моя! Так, я твое задание выполнил, а ты?

– Дочитала я твое английское мыло, - проворчала я. – «Джен Эйр» - отстой.

Он аж поперхнулся своим возражением от возмущения. Похоже, простым субъективным выводом я выбила его из седла.

– Объяснитесь, юная леди. Ты мне только что прочитала целую лекцию о том, как правильно воспринимать наркотический бред старого битника, а об общепринятом шедевре мировой литературы просто отозвалась «отстой»?

– Хорошо, я расшифрую, что входит в понятие «отстой». Книга абсолютно неправдоподобна. И не перебивай, когда я обосновываю, - сказала я, заметив его порыв к опротестованию. – Неправдоподобна не потому, что не принадлежит к строгому материализму или еще какому почти научному направлению. Она слишком психологически наивна, хотя, надо отдать должное автору, что не до конца. Несмотря на тонны поучительной белиберды и христианской этики, даже мисс Бронте понимала, что страшная гувернантка не пара мужественному богатому аристократу, даже если внешность у него, мягко говоря, на любителя. Вот и сравняла их шансы, выбив ему глаз и оттяпав руку. Весь смысл книги сводится к тому, что если ты страшная, но умная, то вполне можешь найти себе обеспеченного инвалида и жить счастливо.

– Да ты злая! – возмутился он. – Роман совершенно не о том. Это прекрасная история о том, как научится слушать сердце…

– Стетоскопом, - не выдержала и вставила я. Бенедикт с упреком посмотрел на меня и продолжил:

– …ведь разум не всегда прав. Как найти баланс между рацио и эмоциями. И, конечно же, о любви в разных ее проявлениях.

Я еле сдерживалась, чтобы не высказать опровержение по всем пунктам, но меня опередила Анна и громко рассмеялась, разбудив Энди. Мы посмотрели на нее, она долго пыталась угомонить бурю в стакане. Только пробовала начать читать строки, вызвавшие у нее столько радости, как опять срывалась на приступ хохота.