– Ладно, где там твоя подруга дней суровых?
– сжалилась я.

Хиддлс вроде бы говорил, что она где-то в музее работает, значит, посещение выставки, если не принесет ей удовольствия, то, по крайней мере, не будет непривычным. Что? Да, я не собиралась менять свои планы, будь она даже наследной принцессой. За время работы я научилась ценить свободное время и ревностно оберегать свои планы от посягательств со стороны.

– Она ждет меня в студии.

– Томас Уильям Хиддлстон, сделай миру одолжение и в следующем интервью не лапшай наивным девушкам о своей ранимой и романтичной натуре. Оставил в студии, да ты просто бог обходительности, - хмыкнула я, думая, что этой несчастной за счастье будет вырваться из тесной комнатушки с парнем за пультом, который если и видит девушек, то исключительно сквозь звуконепроницаемое стекло.

***

На диване сидела миниатюрная девушка в черном платье. “Это так по-французски”, - вспомнила я фразу из «Перед рассветом» и то, как она бесила главную героиню. Девушка улыбнулась нам. Короткие кучерявые волосы стянутые лентой, большие карие глаза и бледная кожа *на себя давно в зеркало смотрела, Труп Невесты?*.

– Давай будем называть ее Белоснежкой? – втихаря предложила я Тому, он как-то злобно посмотрел на меня. Ума не приложу, за что. А потом повернулся к своей девушке и с сияющей улыбкой сообщил:

– Амели, познакомься, это Хелена. Если будет обижать, звони.

А если меня обижать будут? Кому звонить мне? И вообще, неужели я из тех, кто может обидеть? Рейнбоу Дэш Белоснежку не обидит.

– Ты невыносим, когда паясничаешь, - пожурила Хиддлса Амели, подошла к нему и поцеловала. Сомнительный педагогический прием.

– Абсолютно согласна, - сказала я.

Том посмотрел на меня, скривил рожицу и показал язык.

– Томас, - сказала Амели, сделав ударение на последнем слоге. Несмотря на то, что это было сказано с укором, провинившийся просто сиял от счастья. Она его разбалует. – Мы ушли, будь хорошим мальчиком.

Ага, это как раз о нем. Она или социальный работник, или Белоснежка, больше не вижу никаких здравых причин ее чрезмерной веры в человечество и в этого конкретного экземпляра.

Когда двери за нами закрылись, она сказала мне:

– Ты не думай, что я искренне верю в то, что он меня послушает, но попробовать все-таки можно. *боги, она читает мои мысли!* А еще мне не хотелось бы навязываться, так что, может, закинешь меня в какое-то кафе, я там посижу, поработаю, - скромно предложила она, а я только сейчас заметила планшет у нее в руках, - а Томасу скажем, что погуляли.

Ну вот, меня официально замучила совесть.

– Давай так, я расскажу тебе о своих планах на вечер. Если они тебя устроят, славно, а если нет, мы что-то придумаем. Я собираюсь на выставку Поля Дельво, которая при поддержке бельгийского посольства, а потом можно и в кафе.

Она сначала обрадовалась, потом нахмурилась и спросила:

– Дельво, который сюрреалист? Или есть какой-то авто…механик… - замялась она, - конструктор…

Я посмотрела на нее вместо того, чтобы сказать: «Ты хоть сама в это веришь?». Взгляд был красноречив, ибо Амели осознала глупость собственного вопроса и добавила:

– На Дельво!

***

Выставку организовали в галерее Тейт Британия вокруг знаменитого полотна «Спящая Венера», возле которого мы и стояли.

– Это одно из самых интересных и символичных творений Дельво, - начала Амели, - сочетание смерти и жизни, красоты и тленности на картине вызывает чувство тревоги. Венера с одной стороны безмятежная, а с другой соблазнительная. Такое впечатление, что она пытается очаровать смерть. А эти детали на заднем плане?

– Да, я поняла, что у меня лучший в этом музее гид, но…

– Извини, что-то меня занесло, - сказала Амели.

– Что ты, это все интересно, но я довольно часто хожу сюда, благо что «Венера» - достояние Британии, и успела выслушать столько всего о ней, что сама могу диссертацию по одной только картине написать. Я бы хотела посмотреть то, чего не видела, всего-то, - улыбнулась я. – А ты можешь продолжать,когда я уйду, только не вслух, это будет странно выглядеть со стороны.

– Просто “Венера” - моя любимая его картина. Возможно, это не возвышенно и неправильно с точки зрения вычурности искусствоведа, что твоя любимая картина всеми признана и знаменита до неприличия, но так уж оно есть.

– Не «Джоконда» же, - успокоила я девушку. – А моя любимая его картина осталась в «Альбертине». Возле «Пейзажа с фонарями» я готова стоять вечность. Перспектива затягивает внутрь картины. Красиво и жутко одновременно.

Мы нашли общий объект обожания и с жаром обсуждали его работы, прости Том, но ты проиграл битву за внимание мертвому бельгийскому художнику. Зависли у «Пигмалиона» и говорили о новой, феминизированной версии мифа, что было не лишено смысла, ведь именно женское начало всегда было источником жизни. За культурным спором нас и обнаружил Том.