– Еще раз меня так напугаешь, голову откручу, - сообщила я, мило улыбаясь. – Если тебя это так гложет, то можешь почитать мне отрывок, - он закрыл глаза и собрался декламировать прямо в такси, - дома, - уточнила я, - не обещаю быть объективным критиком, но если будет что-то вопиюще не так…

– Теперь я понимаю, за что тебя так любят в Top Gear.

– А по поводу твоих отрешенных взглядов я серьезно. И после этого я карьеристка? Я таких безучастных рож не корчу, когда думаю о том, что экологи сделали V12 редким явлением, лишая нас прекрасного дикого зверя с громовым ревом.

– Ты? Не корчишь? Я тебе в следующий раз зеркало подставлю, поседеешь от щекочущего нервы зрелища.

– Бедняженька ты моя, - пожалела я Бенедикта, - и как ты это терпишь?

– Сам удивляюсь своей железной выдержке, - гордо сообщил он. Я только повернулась, чтобы ущипнуть его за нос, как такси остановилось, и я зарылась своим уже носом ему в шею. – Право, Хеллс, не стоит так со мною нежничать, я всего лишь делаю то, что должен.

– Идиот, - промямлила я ему в воротник.

***

Не успели мы оставить свою верхнюю одежду в гардеробе, как к нам подскочила девушка (только не автограф) и повела к столику. Мы разместились недалеко от сцены, но в некой тени, так что можно было чуток пострадать вуайеризмом и рассмотреть зал с публикой.

Надо отдать должное хозяину клуба, он не только не пожалел денег на декор, но и усилий на то, чтобы найти людей, которые со знанием придали бы ему вид кабаре начала 20-го века. Камерная театральная сцена, приглушенный свет, красная ткань и темное дерево. И моя любимая деталь – широкие бокалы для шампанского в руках у посетителей. Так же, как и мы, они полностью погрузились прекрасную эпоху. В клубе царило легкомысленное возбуждение, свойственное книгам того времени и фильмам, снятым об эпохе Фицджеральда. Блеск украшений, улыбок и шампанского в бокалах. Я сама светилась от счастья не хуже, чем остальные.

– Поведай страшную тайну, как ты догадался, что мне нравится эпоха чарльстона и диксиленда?

– Достаточно внимательно посмотреть на твои книжные полки, чтобы понять, к чему ты неровно дышишь. Ты скорее поставишь Шекспира с Берроузом на одной полке, чем подберешь недостойных соседей Фицджеральду и Гертруде Стайн.

– Ты меня поражаешь и восхищаешь, Бенедикт, - он внимательно посмотрел на меня, ожидая продолжения. – Как в тебе может сочетаться поразительная наблюдательность и хрустально-чистая логика с глупыми юношескими психологическими предрассудками.

– А все так хорошо начиналось, - вздохнул он.

Конферансье объявил смену музыки, и на сцену в сопровождении местного джаз-банда вышла Каро Эмеральд. Я даже глазам своим не поверила, пока не услышала ее голос.

– Это же… - я подпрыгнула на месте, выражая свое детское восхищение, Бенедикт улыбнулся, хитрый лис, знал же, как я ее обожаю.

– Не согласитесь подарить мне танец, заноза в заднице? – улыбнулся он и протянул мне руку. Что-то я плохо на него влияю. Если раньше он противился влиянию Хиддлса, то сейчас, получая двойной удар, начал потихоньку разговаривать с нами на одном языке. Нет, с этим надо срочно что-то делать. Мужчина, который так танцует свинг, не должен называть свою девушку занозой в заднице, даже если это стопроцентная правда.

К концу вечера моим каблукам можно будет отправлять заупокойную. Мы отплясали столько, что могли бы претендовать на победу в танцевальном марафоне. Когда же мисс Эмеральд взяла небольшой тайм-аут, мы взяли по бокалу шампанского и присели за столик перевести дух.

– Как ты мог скрывать от меня такой талант?

– Надо было скрывать и дальше. После всех чарльстонов, которые мы сплясали, я чувствую себя, как после нескольких спектаклей, сыгранных кряду. Как? Объясни мне, как ты после своих BBC-шных истязаний можешь истязать еще и меня?

– Я – талант, - с апломбом заверила я.

– Позволите, я украду Вашу девушку на один танец? – к нам подошел мужчина, которого я видела весь вечер бегающим и суетящимся то возле музыкантов, то общающимся с барменом. – Я – Энтони, Энтони МакКуинн.

Бенедикт не особо дружелюбно посмотрел на Энтони, будто с одного взгляда прочитал всю его подноготную, и она его убедила в том, что отдавать меня в руки этого типа хотя бы и на один танец – худшая идея в мире.

– Бенедикт, - обратилась я к нему, пытаясь смягчить британский айсберг, - позволишь даме потанцевать? – спросила тоном «Будь паинькой и отпусти». Он улыбнулся и выдал что-то вроде «Конечно», но как-то это конечно напоминало аналогичный ответ маньяка-психопата, которого спрашивают, вылечился ли он от пагубной привычки убивать.

Как назло, когда мы вышли на танцпол, оркестр заиграл медленный фокстрот. Я положила руку своему партнеру на плечо, он свою мне на лопатку, мы приблизились друг к другу, фактически соприкасаясь бедрами, и поплыли описывать круг по паркету. Энтони начал отвешивать комплименты моей танцевальной технике, а рука его - сползать ниже лопаток.

– В одном английском джентльмене сейчас пробуждается зверь, - тонко намекнула ему я о правилах приличного поведения с чужой женщиной.

– Тонко подмечено, дорогая, - сказал он и притянул меня ближе, чем того требовал фокстрот.