– А то, Шерлок. Но это поправимо, - я кивнула на бутылки с вином.

Крыша оказалась даже более обжитой, чем мы смели надеяться. Персонал, похоже, увлекался ботаникой и сам нередко в перерывах забредал наверх. В космическом хаосе тут были разбросаны шпалеры с цветами, столики с горшками и прочая садовая утварь. Мы примостились за зеленой стеной каких-то цветов, точнее сказать с моими познаниями в этом предмете не могу, тем более что устаканившееся тепло конца февраля позволило этому плетущемуся монстру только распустить листочки да почками намекнуть на то, что оно цветет.

Полторы бутылки спустя мы уже вовсю изображали из себя подростков на последнем ряду в кино. Бокалы были благополучно забыты, мы передавали бутылку из уст в уста, ужин тоже приказал долго жить, тем более что и в целости да сохранности выглядел жалко и неубедительно на фоне трех бутылок крепленого вина, так что нам осталось только одно: закусывать пьяными поцелуями. Уже сейчас, отвечая на его жадные и голодные поцелуи с не меньшим пылом, я представляла, каково мне будет с губами Джессики Рэббит. Его рука скользнула под свитер, что было несложно, ибо он был мало того, что велик, так еще и по задумке дизайнера растянут. Я села к нему на колени и прижала к шпалере, которая так и напрашивалась на проверку на прочность.

Дверь скрипнула, и мы услышали чьи-то голоса, замерли, надеясь, что за маскировкой нас не заметят, и затаились в ожидании того, что последует за звуковыми эффектами. Я даже отсела подальше, чтобы Бенедикт мог не изображать продолжение растения, во избежание обвинения в порче имущества испанской короны. Но пока мы расползались по углам, задели бутылку, которая, шурша и позвякивая, покатилась по песочному наносу на крыше. Это показалось нам дико смешным, и мы затряслись от приступов беззвучного смеха, который грозил перейти в очень даже звучный и запороть всю конспирацию.

Но гости не обращали на нас внимания, они что-то активно и громко выясняли, поскольку никто из нас не знал испанского, понять, что они выясняют или по поводу чего изъясняются, было невозможно. С тем же успехом и интонациями они могли как изъясняться друг другу в любви до гроба, так и выяснять, какой Эстебан убил какую Кончиту из какой ревности, кто виноват и где теперь закапывать труп. Мы решили не мешать столь интимному разговору на повышенных тонах и тихо убраться в номер, пока нас не призвали в свидетели. Мы неуклюже собрали бутылки с покрывалами и, пошатываясь, направились к выходу.

***

После стрессового утра, а точнее пяти минут паники, пока я не могла найти белую футболку с моими любимыми «ред буллами», мы наконец-то оказались на треке. Не то, чтобы мы опоздали, но если своей короткой истерикой я вымотала даже себя, то для Бенедикта, который избавился от истерящей барышни, что не просто сменила гнев на милость, а еще и замолчала от восхищения происходящим, «наконец-то» было очень подходящим временем появления на автодроме. Мы потихоньку подходили к боксам, я все больше превращалась в ребенка, которого впервые привели в зоопарк посмотреть на экзотических животных. Да, сравнение ни к черту, зато ощущения схожи.

Мы подошли к самому хвосту боксов, как в прямом, так и в переносном смысле, к Caterham. Бенедикт тут же умелся с кем-то поболтать. Что за черт? У них там что британский джентльменский клуб по интересам? Клуб любителей древностей? То Фассбендер там зубоскалил, теперь этот чему-то несказанно рад. Я боролась с желанием разгадать тайну британского мужского единодушия и суеверным страхом перед столь неудачной командой. Мои колебания прервал бодро шагающий в светлое будущее Гийом Роклен.

– Роки, - крикнула я, но тут же опомнилась, что не в моем положении называть так гоночного инженера Себастьяна Феттеля. – Мистер Роклен.

Он не слышал меня и весь в своих мыслях отдалялся все дальше, я крикнула Бенедикту, чтобы искал меня в начале пелотона, и побежала за ходячим автографом, тем более что где-то в тех боксах пребывал и мой любимый шеф на сегодня, Джереми Кларксон. Он о чем-то мило болтал с Хорнером, скорее всего о том, как бы прокатить Дэни на Дансфолде.

Я догнала Гийома на половине дистанции. Если учесть, что я еще и кричала все это время, то моя физическая форма близка к человекам, принявшим суперсыворотки. Он снял наушники, рассеянно посмотрел на меня и на маркер. Я повторила просьбу, протянула ему маркер и даже указала на место на майке, где бы хотела заиметь росчерк самого гоночного инженера четырехкратного. Наконец он улыбнулся, исполнил все в лучшем виде, да еще и со смайлом, и я составила ему компанию до самих боксов. Там над новым болидом колдовали механики. И меня стукнула идея: а почему бы не собрать на этой снежно-белой и пахнущей ополаскивателем с альпийской свежестью майке немного машинного масла, бензина и приветов от всей команды.

К тому времени, как из сервисных помещений появился Джереми с уже начинавшим изрыгать пламя в мой адрес Кристианом Хорнером, я получила почти полный набор автографов. На спине расписывался последний, тестовый пилот. Вокруг царила атмосфера веселого беспорядка, я перешучивалась с ребятами на предмет того, что будет, когда место на спине и животе закончится.

– Тогда я сниму майку, и кому-то придется расписываться на безжизненном куске ткани, ибо подпись груди мой мужчина не выдержит.