Ребята подкинули до дома, что было очень кстати в моем коварном плане перестраховки на все случаи жизни. Условия создались донельзя благоприятные, я с чистым сердцем и спокойной совестью шла выкладывать историю о непристойном поведении. Джереми-то меня не заложит, как ни грозился; но по собственному опыту скажу, что всякие темные и нежелательные истории всегда всплывают. Да и как я могла пойти против собственного убеждения в необходимости быть предельно откровенной во всем, что касается отношений. Это не всегда на руку, а иногда еще и по заднице получить можно, зато без затаенных обид и прочей мути.

Первой, сбивая своего дядю с ног, как и следовало ожидать, ко мне подлетела Мэгги. Я же решила проявить благоразумие и не поднимать ее, а присела до ее уровня и оказалась в удивительно крепких и слегка перекрывающих кислород объятиях, она уцепилась мне за шею, оглушая криком:

– Рейнбоу Дэш!

Но и такое выражение симпатии показалось ей недостаточно сильным, девочка не ослабляла хватку даже, когда я прохрипела: «Мэгги Кэссиди, я тоже рада тебя видеть, но сейчас задохнусь». Она навалилась меня с еще большим энтузиазмом и повалила на пол. И чем в этот момент занимался хозяин дома? Явно не спасательной операцией, потому что, когда он в последний раз был в поле моего зрения, нас разделяла пара шагов, которые он мог преодолеть еще как только его племянница начала воплощать казнь под средством асфиксии. Я огляделась в поисках пропажи, Бенедикт стоял все так же в двух шагах и улыбался, а на мою отчаянную мольбу о помощи лишь сказал:

– Ты совершенно не справляешься с детьми.

Я чуть не лопнула от возмущения. Если все так плохо, то почему он регулярно оставлял на меня свою племянницу? Только и умеет, что издеваться над уставшей маленькой женщиной, индюк заносчивый. Благие намерения рассказать о Берлине за чашкой чая, когда мы уложим Мэгги спать, улетучились моментально.

– А я Франца видела.

В ответ на потенциально неприятную информацию Бенедикт нахмурился и застыл со зловещим видом, как горгулья на карнизах Нотр-Дама.

– Уезжает на полгода путешествовать по миру. – Он заметно расслабился, на лице появилась самодовольная и плохо скрываемая улыбка, как у кота Люцифера из старой диснеевской «Золушки». Сейчас я тебе на хвост хорошо так наступлю, со всем рвением. – Мы целовались.

На этих словах даже Мэгги с меня слезла, я смогла присесть в относительном подобии позы лотоса, она тут же умостилась у меня на коленях и посмотрела с осуждением. Виновна по всем статьям. Казнить, нельзя помиловать. Бенедикт смотрел на меня, пылая гневом и яростью всей преисподней. Я обняла свой живой щит, так же крепко, как до того она цеплялась за меня.

– На прощание, – добавила писклявым перепуганным голосом.

Дракон выпустил пар, покачал головой в знак абсолютного и бесповоротного неодобрения и подошел, чтобы помочь мне подняться.

– Скажи мне, как это у тебя так просто получается?

– Что? – недоумевая, спросила я. Не читаю я мысли, чтобы понимать по обрывкам, озвученным вслух, суть вопроса.

– В два счета доводить меня до белого каления и обратно.

– Закаленный мой, ты ребенка кормил? – Судя по тому, как она на меня набросилась, то голодала, по меньшей мере, неделю и отчаялась настолько, что готова была съесть даже сырую пищу. А есть человечину без правильной термической обработки чревато воспалением мозга, между прочим. Наконец я оказалась на своих двоих, твердо и уверенно выпрямилась, сложила руку за руку и строго посмотрела на клиента. Ему пришлось признать за собой вину, а мне греть ужин. Зато посуду оставила на сильный пол, потому что Мэгги потащила меня наверх, чтобы я почитала ей вслух.

Никогда не угадаете, что мне дали для прочтения вместо сказки на ночь. Стивена Кинга и его «Глаза дракона». Книга моя, но я не давала ее в руки этой маленькой проныре. Надо сказать, выбор самый невинный, почти добрая, весьма детская сказка, но…

– Мэгги, может, почитаем что-то другое. Хочешь про индейцев?

Она помотала головой из стороны в сторону и настойчиво протянула мне Кинга. Что ж, там ведь нет ничего криминального, кроме того, что я дам пару подзатыльников ее дяде за то, что он не следит за ее литературным воспитанием. Как он весь такой придирчивый и вечно фыркающий по поводу моих пристрастий вообще дал ей в руки книгу «ужасного американца, который занимается глупостями»? Я открыла сказку и вспомнила, что криминальный и неловкий момент там был в самом начале. С Королевской Сталью и тем, как она закаляется в брачную ночь. Седьмая глава, отлично, неловкий момент уже прочитан. Надо будет на досуге, когда передадим Мэгги в руки матери, поинтересоваться у Бенедикта, не хочет ли он закалить свою Королевскую Сталь. Представив его лицо, я чуть не взорвалась хохотом, но посмотрела на девочку, которая ждала сказку, и начала читать:

– Но прежде чем она исчезнет из этой истории…

***

Утром я трижды пожалела, что не избрала (да и не было у меня права выбора) удел посудомойки. За ночь маленькая егоза сумела сделать из меня одеяло, подушку и простыню, в разных комбинациях и за разные отрезки времени. Каждый раз я просыпалась и каждый раз думала, что это последняя капля в чаше терпения, хватит работать кроватью, но смотрела на мирно сопящую Мэг, укрывала ее одеялом и смирялась со своей участью.

Будить же меня пришел другой садист почетного британского семейства. Он вошел в комнату, разнося по ней запах крепкого кофе, и присел на кровать.

– Хеллс.

Я промычала что-то, что должно было означать категорический отказ, но меня не поняли. Бенедикт пригладил мои растрепанные от беспокойной ночи волосы и поцеловал в щеку, а потом повторил призыв:

– Хеллс.

Я ответила ему подушкой, попыталась замахнуться, но сил не хватило, и она обрушилась на меня же. Ворча и попутно вспоминая всех скандинавских богов, я уселась в кровати, обнимая мучительницу.

– Кофе? – Он протянул мне горячую дымящуюся чашку с ароматным коричным напитком.