Сравнение с медвежьей берлогой приходило ей в голову не впервой. Наверное, мысли о похищении в духе фольклорных мотивов посещали ее еще в тот вечер, когда он, закинув ее на плечо, бесцеремонно вынес из ее же квартиры. Правда, тогда мысли о всяческих фольклорных архетипах улетучились быстрее Флэша, который ломает таймлайн. Робби только смеялась над тем, что к Патриции Бэйтман нашли подход, против которого у той нет контрприемов. Макс тоже говорил о том, что так ей и надо. А Бен, что она сама заслужила. Разве что не в такой грубой форме. Там было что-то о том, что он хочет видеть, как она просыпается и засыпает, чтобы иметь возможность вовремя предотвратить все совершаемые сгоряча глупости. Отговорка «сама разберусь» грубо и бесцеремонно превратилась в не имеющую силы.

И все же, Патти готова была признать, что ей было чертовски хорошо в его холостяцкой медвежьей берлоге, наверное, стокгольмский синдром – штука намного серьезнее, чем ей думалось раньше. К тому же Бен, несмотря на свою колоссальную занятость, умудрялся делать ей маленькие приятные сюрпризы. Одним из которых и был альбом для эскизов с пастелями, которыми она сейчас рисовала.

Желание рисовать его было сродни влюбленности. В теплых лучах утреннего солнца, на смятых белоснежных простынях, на большой необъятной кровати. Нетерпение и волнение покалывало в кончиках пальцев и ложилось плавными линиями на бумагу. В занятиях рисованием могло быть куда больше эротизма, чем в картинах символистов или мастеров эпохи Возрождения. И вряд ли ее родители одобрили бы это невинное увлечение, знай, какую бурю неподобающих эмоций оно может вызвать у их дочери.

Рисовать его было сродни желанию. И желание это не всегда таилось в смятых простынях, меж обнаженных тел или в ленивых утренних поцелуях. Иногда оно было озорным и детским, пряталось в уголках улыбки.

Патти потерла друг о друга указательный и большой пальцы, черные, будто в угольной пыли, и усмехнулась. А затем мягко провела ими по щеке мужчины, настороженно, готовая в любой момент вернуться к рисунку и сделать вид, что она ни при чем. На гладко выбритой коже остался светло-серый след, а мужчина даже не дернулся во сне. Приободренная успехом, Бэйтман продолжила. У каждого льва, то бишь, медведя, должна быть грива. И совершенно несправедливо сбривать ее ради фильма.

Она скучала по его бороде. Чертовски колючей, когда он обнимал ее во сне, утыкаясь в шею. Щекочущей, когда он нежно целовал ее кожу от ключиц и ниже к груди, заставляя хихикать, как ребенок, и юлить в его руках, пытаясь хоть как-то ответить.

Когда с правой щекой было покончено, она отстранилась, чтобы оценить результат, и решила сделать перерыв на кофе. И если удача осталась бы на ее стороне, то клиент за это время мог бы сам перевернуться на другую сторону, чтобы вся операция не осталась под угрозой раскрытия из-за неумелых манипуляций Патриции.

Девушка едва успела запахнуть на себе рубашку Бена, когда услышала, как открывается дверь. Она с опаской смотрела вперед, боясь даже предположить, кто может сейчас появиться на кухне. Начинать практиковать шведский нудизм в чужом доме – не самое лучшее начинание, пускай что бы там об этом ни говорил хозяин самого дома.

– О, привет… – после продолжительной паузы наконец сказал мужчина. Для него встреча на кухне тоже была неожиданностью.

– Патти, – подсказала ему девушка, застегивая последнюю пуговицу на рубашке у самого горла, будто та могла бы автоматически превратить ее утренний наряд в что-то более приличное, а еще лучше сделать невидимой.

– Точно, – улыбнулся он. – Та самая Патриция. Кейси.

– Да, я знаю, – она потянулась за кофейником и налила еще одну чашку, протягивая ее младшему Аффлеку. – Очень приятно…

Приятного, на самом деле, было мало, все происходящее попахивало подставой в духе дебильного шоу Эштона Катчера, радовало только то, что он вряд ли выскочит с камерой откуда-то из кустов. Потому что в квартире у Бена нет кустов, тут же заметила про себя Патти и едва не прыснула со смеху. Вся ее жизнь за последний год превратилась в гребаное реалити шоу. Пора было просто смириться с этим, привыкнуть и начать уже беречь гребаные нервы.

– Удивительно, – Кейси не отказался от кофе, но тостам предпочел фрукты. Гребаные веганы! Отсутствием аппетита в семействе Аффлеков явно никто не страдал, по крайней мере, в той ее части, с которой она была знакома, – судя по рассказам Бена, у меня сложилось впечатление, что о семье вам болтать некогда.

Если бы это не сделало из нее в глазах брата Бена еще большую ненормальную, она бы попросту сползла под стол и не появилась бы оттуда, пока сам виновник неловкой ситуации не соизволил проснуться и выйти к ним. Густо покраснев, Патти внимательно изучала кухонный пол.

– Ваш стремительно развивающийся роман… – продолжил мужчина, явно довольный произведенным эффектом двусмысленности фразы, которую Бэйтман истолковала в самом компрометирующем свете. Да разве могло быть иначе, когда она стояла в одной рубашке, пытаясь изображать невозмутимость, когда все, мать его, шло как-то совершенно по-дебильному.

– Ну, тебя сложно не узнать после «Прощай, детка, прощай», – ответила она, испуг уступал раздражению. Как и всегда, когда она чувствовала себя не в своей тарелке. Лучшая защита – это нападение.