Он немного подрегулировал пламя спиртовки, которая поддерживала необходимую температуру воды, окружавшей стерилизованный сосуд, в котором билось сердце лягушки.

– Начнем с наиболее простых и механических функций мозга, - начал он.
– В первую очередь, это некоего рода архив записей, если хотите, дневник. Скажем, я ударю линейкой по суставам пальцев. Что произойдет? Сообщение по нервам отправляется в мозг, как бы говоря ему, - я стараюсь изъясняться как можно проще, - говоря ему: "Нечто причинило мне боль". Глаза посылают другое сообщение, говоря "Мы видим линейку, которая ударила по суставам пальцев", а ухо посылает еще одно, говоря: "Я слышу звук удара". Что еще происходит, помимо отправки этих сообщений? Конечно же, мозг все записывает. Он делает запись о том, что случился удар по суставам пальцев.

Говоря все это, он перемещался по комнате, снимая пальто и жилет и надевая тонкий черный халат; после этого он уселся в своей любимой позе - по-турецки - на коврике у камина, напоминая мага или, может быть, ифрита, которого адепт черный магии вызвал из небытия. Он выглядел задумчивым, пропуская сквозь пальцы шарики янтарных бус, и говорил больше для себя, чем для меня.

– Но как делается подобная запись?
– продолжал он.
– В том порядке, как делается запись на грампластинке. Миллионы мельчайших точек, вмятин и выпуклостей в вашем мозгу, с помощью которых записано то, что вы помните, что вам понравилось и не понравилось, что вы делали или говорили.

– Поверхность мозга, так или иначе, достаточно велика, чтобы представлять собой аналог письменного документа для записи всех этих вещей, всех ваших воспоминаний. Если впечатление от опыта не было слишком острым, точки не будут отчетливыми, и запись станет трудно воспроизводимой: иными словами, вы забываете этот опыт. Но если впечатление было ярким, запись не сотрется никогда. Миссис Габриэль, например, никогда не забудет того, как она намыливала лицо мужа после того как перерезала ему горло. То есть, конечно, если она это делала.

– Теперь вы понимаете, к чему я веду? Конечно, понимаете. В голове человека хранится полный отчет обо всех событиях, о том, что он делал и говорил; и отчетливее всего его привычные мысли, и привычные речи, ибо привычки, есть основание полагать, составляют в мозге своего рода колеи, так что жизненные принципы, каковы бы они ни были, постоянно спотыкаются о них, блуждая в мозге на ощупь. Таковы ваши записи, ваши граммофонные пластинки, готовые к прочтению. Что нам нужно, точнее, то, что я пытаюсь найти, - это игла, которая сможет в нужный пробежать по всем этим точкам, которые суть слова и предложения, которые в некотором смысле мертвы, но которые могут ожить и быть озвучены. Подумать только, воистину Книга Страшного суда! Настоящее воскрешение!

В этот момент в комнату с улицы в открытое окно не проникало ни малейшего звука, несмотря на кипевшую снаружи жизнь. Но вот где-то, совсем рядом, скорее всего за стеной, в помещении, где располагалась лаборатория, раздался низкий, ничем не прерываемый, гул.

– Возможно, наша игла - к несчастью, еще не изобретенная - проходя по записям речи в мозге, сможет даже позволить воспроизводить выражение лица, - сказал он.
– Даже наслаждение или ужас могут передаваться мертвыми существами. Нашим граммофоном мертвых могут быть воспроизведены жесты и движения, подобно словам. Некоторые люди, когда размышляют, начинают интенсивно двигаться; а некоторые, что мы имеем возможность слышать теперь, говорят сами с собою вслух...

Он приложил палец к губам, призывая соблюдать тишину.

– Тсс, это миссис Габриэль, - сказал он.
– Она часами разговаривает сама с собой. По ее собственным словам, она всегда так делает. Я не удивлюсь, если у нее есть, о чем поговорить.

Это случилось в тот вечер, когда, впервые, мысль о том, что за фасадом внешне спокойных домов кипит бурная жизнь, пришла мне в голову. Ни один дом не выглядел более тихим, чем этот, и все же здесь кипела жизнь, можно сказать, подобно вулкану, как в том человеке, который сидел передо мной на полу скрестив ноги, так и в монотонно бубнящем за стеной голосе. Я ждал, когда он продолжит свои пояснения о мозге-граммофоне... Если бы только было возможным отследить те бесконечно малые точки и ямки с помощью некой изощренной иглы, если бы с помощью неведомо каких ухищрений удалось перевести эти метки в звук, подобно граммофону, то мы могли бы услышать речь мертвого человека, запечатленную его мозгом. Но необходимо, сказал он, чтобы эти записи оказались доступными для воспроизведения граммофона, то есть человек должен был умереть недавно, иначе процессы тления и разложения быстро сведут на нет все эти бесконечно малые значки. Он не придерживался того мнения, что таким образом можно восстановить все, о чем человек думал: он надеялся, что его новаторская работа позволит восстановить хотя бы то, о чем человек говорил, особенно, если речь его постоянно крутилась вокруг одних и тех же предметов, и таким образом образовала "колею" в той части мозга, которая известна как речевой центр.

– Вот, например, - сказал он, - мозг железнодорожного кондуктора, недавно умершего, который привык в течение долгих лет объявлять названия станций, и я не ожидаю услышать от него ничего иного через свой граммофон. Или же, учитывая то, что миссис Габриэль, в своих бесконечных разговорах сама с собой, говорит все время об одном и том же предмете, я мог бы, при случае, восстановить то, о чем она говорит. Конечно, мой аппарат должен обладать мощью и точностью доселе неизвестными, поскольку игла должна следовать малейшим неровностям поверхности, а труба должна обладать огромной мощью и обращать еле слышный шепот едва ли не в крик. Но так же, как микроскоп являет нам детали, не видимые невооруженному глазу, существуют инструменты, которые аналогичным образом действуют на звук. Вот, например, прекрасный образчик подобного усиления. Попробуем его, если хотите.

Он подвел меня к столу, на котором стоял электрический аккумулятор, подключенный к стальной сфере, с одной стороны которой располагалась странная граммофонная труба любопытной конструкции. Он поправил аккумулятор, направил на меня трубу и щелкнул пальцами около сферы; звук, обычно еле слышимый, прозвучал в комнате подобно раскату грома.

– Нечто вроде этого может позволить нам услышать запись на мозге, - сказал он.

После этой ночи мои посещения Хортона стали куда более частыми, чем были до тех пор.