Это было не то чтобы очень уж необычным, оно было необъяснимым, словно мои ночные видения вдруг стали материальными.

Как я уже упоминал, рядом со мной находился клаксон. Мы летели вниз по прямой дороге так быстро, как только могли, двигатель работал, хотя и не так уверенно, как прежде. Вдруг прямо перед собой я увидел густое облако пыли, и понял, инстинктивно, сразу, не потратив на размышление ни мгновения, что оно должно означать.

Очевидно, прямо перед нами что-то двигалось с очень большой скоростью (иначе трудно понять, откуда могло взяться такое большое облако пыли), и двигалось в том же самом направлении, что и мы. Если бы это что-то на дороге двигалось нам навстречу, то мы, конечно же, в первую очередь заметили бы автомобиль, и уже во вторую поднятую им пыль. Если бы это что-то двигалось с небольшой скоростью - например, лошадь, запряженная в телегу - то оно не смогло бы понять в воздух такое ее количество. Поэтому я сразу сообразил, что перед нами находится быстро двигающийся автомобиль, причем скорость его была очевидно меньше нашей, иначе мы въезжали бы в это облако постепенно. А мы въехали в него разом, словно перед нами мгновенно опустился занавес.

Я обернулся к Джеку.

– Тормози!
– крикнул я ему.
– Дави на тормоз! Там что-то есть, перед нами!

Произнеся это, я принялся изо всех сил нажимать на клаксон, а другой рукой принялся искать тормоз. Одновременно я услышал дикий, испуганный крик, вырвавшийся из моих уст. Джек, по всей видимости, испытывал те же чувства, что и я, наши пальцы встретились. Затем мы въехали в облако пыли.

Мы чрезвычайно быстро сбросили скорость и двигались сквозь пыль медленно-медленно. После отъезда из Кингс Линн я не надел очки, пыль попала мне в глаза, и они ужасно болели. Тем не менее, то, что нас окружало, не было каким-то странным туманом, - обычная дорожная пыль. В этот момент я почувствовал у себя на плече руку Гарри.

– Там, впереди, что-то есть, - сказал он.
– Взгляните! Вы не видите задние фонари?

Должен признаться, что я ничего не видел; двигаясь по-прежнему очень медленно, мы, наконец, выбрались из пылевого облака. Перед нами протянулась широкая пустынная дорога с живыми изгородями по обеим ее сторонам, никаких съездов не видно было ни справа, ни слева. Впрочем, справа виднелся домик, и закрытые ворота. Ни в одном окне домика свет не горел.

Мы оказались в тупике; воздух был неподвижно спокоен, ни один лист не шелохнулся на деревьях живой изгороди, ни одна пылинка не поднялась с дороги. Но позади нас пылевое облако все еще висело в воздухе, упираясь одним своим концом в запертые ворота. Очень медленно проехали мы последние сто ярдов: даже не верилось, что это мы. Затем Джек произнес, странно изменившимся голосом:

– Должно быть, это автомобиль, сэр, - сказал он.
– Но куда он делся?

Я не знал, что ответить, вместо меня ответил Гарри. Я даже не узнал его голос, напряженный и сбивчивый.

– Вы слышали звук мотора?
– спросил он.
– Не нашего мотора? Это было похоже, похоже...

– Я ничего не слышал, - сказал я.

Мы снова двинулись в путь. Спустя некоторое время мы увидели огоньки домиков где-то в стороне.

– Что это за место?
– спросил я Джека.

– Бирхэм, сэр, - ответил он.

КОТ

Многие, без сомнения, припомнят выставку в Королевской Академии, не так много сезонов назад, которая теперь называется сезон Алингхэма, ставшую триумфом Дика Алингхэма, когда он, превзойдя всех конкурентов, в одно мгновение очутился на вершине славы. Он выставил три портрета, каждый из которых можно назвать маленьким шедевром среди окруживших их прочих работ. Но так как в тот год никто не озаботился выставить портреты, и на выставке их оказалось всего три, вряд ли его триумф можно считать абсолютным. Слава его внезапно вспыхнула и погасла, подобно метеору, возникшему из ниоткуда и на короткое мгновение затмившего самые яркие звезды на небосводе, и так же необъяснима, как яркая растительность на унылых скалах. Словно какая-то добрая фея вдруг вспомнила о давно позабытом крестнике и взмахом волшебной палочки преподнесла ему этот подарок. Но, как говорят в Ирландии, она держала палочку в левой руке, и если был подарок, то он имел и обратную сторону. Или, возможно также, Джим Мервик прав, и теория, выдвинутая им в монографии "О некоторых малоизвестных поражениях нервных центров" ставит точку в этом вопросе.

Сам Дик Алингхэм, что естественно, был в восторге от своей доброй феи или внезапного поражения нервных центров (в зависимости от того, что именно послужило причиною), и (монография, о которой было говорено выше, написана уже после его смерти) откровенно признавался своему другу Мервику, который старался пробиться сквозь толпу молодых врачей и сделать себе имя, что все это так же странно для него самого, как и для других.

– Все что мне об этом известно, - сказал он, - так это то, что осенью прошлого года я в течение почти двух месяцев страдал тяжелой депрессией, настолько тяжелой, что снова и снова возвращался к мысли о том, что у меня не в порядке с головой. Я часами просиживал здесь, ожидая какого-нибудь внутреннего движения, которое, как я думал, положит всему конец. Тому была причина, и вы ее знаете.

Он прервался, плеснул в бокал хорошую порцию виски, добавил из сифона содовой и закурил. Причина, конечно же, была хорошо известна Мервику - девушка Дика, с которой он был помолвлен, внезапно бросила его, когда появился, с ее точки зрения, более подходящий жених. Последний, вне всякого сомнения, являлся таковым по причине своего положения, имени, и особенно миллионов, так что леди Мэйдингли - каковая в будущем могла бы стать г-жой Алингхэм, - была совершенно довольна сделанным ею выбором.

Она была из тех блондинок, изящных, привлекательных девушек, которые, к счастью для мужской половины человечества, довольно редко встречаются, и являют собою нечто подобное кошке в человеческом обличье, сохранившее свои божественные и животные черты.

– Причина вам известна, - продолжал Дик, - и, как я уже говорил, два месяца размышлений привели меня к выводу, что единственным разумным выходом будет безумие. Однажды вечером, когда я сидел здесь в одиночестве - я всегда был в одиночестве - у меня в голове как будто что-то щелкнуло. Я не знаю, что это было, тогда мне это просто не пришло на ум, было ли это началом безумия, которого я ждал, или же (что было бы предпочтительнее) нечто более фатальное. Я полностью не осознал происшедшее, и все же почувствовал, что моей депрессии и угнетенному состоянию пришел конец.