Послышался резкий отрывистый стук. Мне не показалось, что он исходил со стороны двери, но Хью, не получив ответа на свое приглашение, вскочил и распахнул ее. Сделав несколько шагов в холл, он вернулся.

– Вы ничего не слышали?
– спросил он.

– Слышал. Никого нет?

– Ни одной души.

Хью вернулся к камину и раздраженно бросил в него только что зажженную им о каминную решетку сигарету.

– Довольно противное ощущение, - заметил он.
– И если вы спросите меня, ощущаю ли я себя комфортно, то я отвечу, что никогда в жизни не чувствовал себя менее комфортно. И, если хотите знать, думаю, что вы тоже.

У меня не было ни малейшей причины это отрицать, и он продолжал.

– Мы должны сохранять самообладание, - сказал он.
– Нет ничего более заразительного, чем страх, и Маргарет не должна почувствовать ничего подобного, исходящего от нас. Вместе с тем, есть нечто большее, чем наши опасения, как вы понимаете. Что-то проникло в наш дом, причем помимо нашей воли. Никогда прежде я не верил ни во что подобное. Посмотрим правде в глаза. Как вы думаете, что это?

– Если вы хотите знать мое мнение, - отвечал я, - то мне кажется, это дух человека, который задушил свою жену, а затем перерезал себе горло. Но я не понимаю, чем он может навредить нам. Нам и в самом деле стоит больше всего опасаться собственного страха.

– Мы находимся в затруднительном положении, - констатировал Хью.
– Что он собирается предпринять? Господи, если бы я только знал, что он собирается делать! Но, увы, я этого не знаю. Хорошо, пора одеваться к ужину.

Весь вечер Маргарет испытывала необычайный подъем духа. Ничего не зная о происшествиях, случившихся за последние двадцать четыре часа, она полагала захватывающе интересным то, что ее планшетка "догадалась" (это ее собственное слово) о садовнике, а также своим успехам в покере, как известно, требующим молчания, за который мы сели сразу после ужина. Естественно, она не догадывалась, что мы старались со своей стороны сделать все, чтобы удержать ее подальше от планшетки. И все-таки, заметив, что вечер стремительно надвигается, она отложила карты.

– А теперь на полчаса устроим сеанс, - заявила она.

– А может быть, сыграем еще партию?
– осведомился Хью.
– Мне никогда не было так интересно. Планшетка может подождать.

– Дорогой, если садовник снова захочет с нами пообщаться, я уверена, скучать не придется, - отвечала она.

– Но ведь это же совершенная чушь, - сказал Хью.

– Ты грубиян! Я вижу тебя насквозь.

Маргарет уже достала планшетку и лист бумаги, когда Хью встал.

– Пожалуйста, не надо этого делать, Маргарет, - сказал он.

– Но почему? Если не хочешь, то можешь не присутствовать.

– Тем не менее, я очень прошу тебя этого не делать, - настаивал он.

Маргарет внимательно посмотрела на него.

– Хьюго, ты что-то знаешь, - сказала она.
– И не хочешь мне об этом сказать. Мне кажется, ты нервничаешь. Ты полагаешь, здесь творится нечто странное. Что именно?

Я видел, что Хью колеблется, сказать ей или нет, а затем понял, что он сделал ставку на бессмысленные каракули.

– Пусть будет по-твоему, начинай, - сказал он.

Маргарет колебалась; она явно не хотела досаждать Хью, но его настойчивость, по всей видимости, казалась ей глупой.

– Хорошо, всего десять минут, - сказала она, - и я обещаю больше не думать ни о каком садовнике.

Но стоило ей положить руку на планшетку, как голова ее упала на грудь, и планшетка начала двигаться. Я присел рядом с ней, и смотрел, как на бумаге появляются ровные строки.

"Я пришел, - читалось совершенно отчетливо, - и все же не могу найти ее здесь. Вы ее спрятали? Сейчас я обыщу комнату, в которой вы находитесь".

Что там еще было написано, но было скрыто дощечкой, я не узнал, так как в этот самый момент по комнате пронеслось дуновение ледяного ветра, а в дверь, - на этот раз никакой ошибки быть не могло, - постучали, громко, требовательно. Хью вскочил.

– Маргарет, очнись, - сказал он.
– Кто-то пришел!

Дверь открылась, в проеме возникла фигура человека. Он застыл, поводя головой из стороны в сторону, внимательно вглядываясь в каждый уголок комнаты взором, в котором, казалось, читалась бесконечная тоска.

– Маргарет, Маргарет, - снова позвал Хью.

Глаза Маргарет были широко открыты; она не отрываясь смотрела на ужасного посетителя.

– Спокойно, Хьюго, - произнесла она, и голос ее понижался по мере того, как она говорила. Призрак теперь смотрел прямо на нее. Губы его, посреди густой, цвета ржавчины, бороды, шевелились, но не доносилось ни звука. Он поднял голову, и, - о ужас!
– я увидел на одной стороне шеи зияющую красную рану...

Как долго тянулась эта пауза, когда мы застыли, объятые смертельным холодом и неподвижностью, не в силах ни двинуться, ни издать хоть единый звук, я не имею понятия. Наверное, не более десятка секунд.