– Здесь не охотятся на зайцев, - спокойно ответил Сэнди.

– Мне кажется, я высказался достаточно определенно, - сказал Джим.

Сэнди повернулся к группе загонщиков и что-то сказал им на гэльском наречии, - не более полудюжины слов. В следующий момент двор был пуст, а горцы бежали вниз по склону к Ахналейшу.

Один из них на мгновение остановился и поднял руки, подавая какой-то сигнал, как мне показалось, жителям деревни. Сэнди повернулся к Джиму.

– Ну и где же ваши загонщики, сэр?
– спросил он.

Мне показалось, что Джим собирается его ударить. Но он сдержался.

– Вы уволены, - сказал он Сэнди.

Об охоте на зайцев не могло быть и речи, поскольку не было ни загонщиков, ни смотрителя за лесом, - Макларен, главный лесничий, взял на сегодня "отгул", чтобы похоронить свою мать, - и Джим, все еще разгневанный, получив оплеуху, каковой он считал неожиданное, как по команде, бегство загонщиков, тем не менее не терял чувства юмора и надежды, что к завтрашнему утру все уладится.

Между тем, почта, которой уже давно следовало прибыть, все еще не пришла, хотя Мейбл из окна своей спальни видела почтовую тележку, следовавшую вверх по дороге, с четверть часа назад. Меня внезапно осенила идея, и я быстро проследовал в заднюю часть дома. Все было так, как я и предполагал: почтовая тележка неспешно направлялась к деревне, не доставив нам нашу почту.

Я вернулся в столовую. Эти утром все шло наперекосяк: хлеб был несвежим, молоко тоже, я позвонил в колокольчик, вызывая Бакстона. Все правильно: ни молочник, ни булочник не приходили.

Что ж, весьма интересно, с точки зрения фольклора.

– Это еще одна глупая вещь, именуемая табу, - сказал я.
– Или, попросту говоря, никто ничего нам поставлять не будет.

– Мой дорогой друг, - отозвался Джим, намазывая мармелад.
– Во многая знания многая скорбь.

Я рассмеялся.

– Ты раздражен, - сказал я, - поскольку начинаешь сомневаться, не стоит ли за всем этим нечто трудно вообразимое, и, тем не менее, реальное.

– Ты прав, - пробормотал он.
– Но разве кто-то мог бы такое предположить? Черт возьми! Этого просто не может быть! Заяц - он и есть заяц.

– За исключением тех случаев, когда он - ваша кузина, - отозвался я.

– В таком случае я отправлюсь на охоту и настреляю себе кузин, - сказал он. К счастью, должен признаться, в свете последующих событий, нам удалось отговорить его, и он вместо охоты отправился с Мейдж загорать. А я целое утро просидел на толстом бревне на самом краю холма и в бинокль рассматривал происходящее в Ахналейше. Вид открывался, как с воздушного шара: улицы с домами располагались почти подо мной.

Первое, что я увидел, были похороны - я так полагаю, матери Макларена, в которых приняла участие вся деревня. Но и после этого люди не вернулись к своим обычным занятиям: создавалось впечатление, будто сегодня суббота; они стояли на улице и разговаривали. Группа распадалась только затем, чтобы ее участники тут же присоединились к другой группе, и никто не спешил ни домой, ни в поле.

Затем, незадолго до обеда, меня посетила другая идея, и я сбежал по склону холма, внезапно появившись на улице, произведя своеобразный эксперимент. Сэнди был там, но он повернулся ко мне спиной, равно как и все прочие, и, как только я приближался к какой-нибудь группе, разговоры сразу же прекращались. Впрочем, наметилось кое-какое движение; если прежде они стояли и разговаривали, то теперь начали двигаться, не произнося ни слова.

Вскоре я увидел результат. На улице, где я находился, никого не осталось: все скрылись в своих домах.

Последним домом на улице был тот самый "божественный магазин", о котором я слышал вчера.

Дверь была открыта, рядом с ней сидел маленький ребенок; я направился к двери, поскольку мой план заключался в том, чтобы зайти в магазин, что-нибудь купить и попытаться завязать разговор. Но, как только я оказался в одном-двух ярдах, в проеме показался человек, схватил ребенка за руку и, быстро втянув внутрь, захлопнул дверь. Я услышал, как щелкнул замок. Я постучал, затем позвонил; мне никто не ответил, из-за двери раздавался только детский плач.

Улица, которая совсем недавно была заполнена народом, теперь была совершенно пуста; могло показаться, что она пролегает в каком-то давно заброшенном месте, но тонкий дымок то тут, то там, вился над крышами домов. Было тихо, как в склепе, но я знал, что за мной следят. Я чувствовал на себе взгляды, полные недоверия и ненависти, направленные на меня из каждого дома, хотя и не видел признаков жизни. Это было жутковато: знать, что за тобой наблюдает кто-то невидимый, я испытывал определенный дискомфорт; а кроме того, знание, что по отношению к тебе настроены враждебно, никак не способствует ощущению безопасности. Так что я снова поднялся на холм, и, оказавшись на самом верху, оглянулся и посмотрел вниз. Улица снова была полна народа.