Это заставило меня задуматься: нам был объявлен бойкот, - независимо от того, что именно сказал загонщикам сегодня утром Сэнди, - и этот бойкот начал действовать. Но что было смыслом этих встреч и разговоров? Какую угрозу для нас они содержали? Днем все выяснилось.

Было около двух часов, когда люди, наконец, снова разошлись, и сразу вся деревня высыпала на косогоры, все как один приступив к каким-то работам. Странным было то, что в деревне никого не осталось: вышли действительно все, включая женщин и детей, разбившись на небольшие партии по два-три человека. Я бегло осмотрел некоторых из них и у меня создалось поверхностное впечатление, что они вернулись к своим обычным занятиям, - женщины и девочки собирали высохшие папоротники и вереск. Поскольку это представлялось вполне разумным, я перевел бинокль на другие группы.

Я рассматривал их одну за другой; все они занимались одним и тем же, они собирали хворост... хворост.

Смутная мысль промелькнула у меня; я отогнал ее, поскольку она показалась мне сумасшедшей; но она снова и снова возвращалась. Спустя некоторое время я оставил свой тайный наблюдательный пункт и поспешил на поиски Джима, по всей видимости, все еще принимавшего солнечные ванны. Я рассказал ему о том, что видел, и что, по моему мнению, это должно означать; после чего, как мне кажется, он по-иному воспринял хитросплетения фольклора и реальной жизни. Во всяком случае, не прошло и четверти часа, как я и шофер, в стареньком "Нейпире", с максимально возможной скоростью двигались по направлению к Лэргу. Мы ничего не сказали нашим женам о моих предположениях, поскольку полагали, что нет никаких причин для беспокойства в виду тех дальнейших действий, которые мы собирались предпринять. С Джимом мы договорились, - на тот случай, если мои предположения все-таки оправдаются, он оставит свет в окне моей комнаты, и я смогу увидеть его, возвращаясь поздно ночью из Лэрда. Официальной причиной моего отъезда стала необходимость купить специальных искусственных мух для ловли форели.

Пока мы плавно двигались - другим словом движение этих больших автомобилей назвать сложно, - по дороге к Лэргу, я снова и снова перебирал все в своем мозгу. Я все больше убеждался в том, что сухая трава и хворост, собранные жителями, будут после наступления темноты сложены вокруг стен нашего домика и подожжены. Конечно же, это не будет сделано, пока не наступит темнота; мы оба были уверены, что это не будет сделано до тех пор, пока они не решат, что мы легли спать. Оставалось надеяться на то, что полиция в Лэрге прислушается к моим словам, и именно поэтому наш автомобиль мчался сейчас туда со всей возможной скоростью.

Я поведал свою историю начальнику полиции, как только мы добрались до полицейского участка, ничего не опустив и, думаю, ничего не преувеличив. Его лицо стало серьезным, даже более , чем я мог предположить.

– Вы поступили совершенно правильно, сэр, поставив нас в известность, - сказал он.
– Жители Ахналейша, пожалуй, самые упрямые и дикие в Шотландии. Вам придется выбросить из головы охоту на зайцев, - добавил он.

Затем поднял трубку телефона.

– Я возьму с собой пять человек, - сказал он, - и мы отправимся через десять минут.

Наш план ведения кампании был прост. Мы должны были выйти из машины неподалеку от Ахналейша и, - если увидим условленный сигнал, - разделиться и подкрасться к дому одновременно со всех сторон. Остаться незамеченными было довольно просто, поскольку кустарник подступал почти к самым стенам, и скрытые им, мы могли бы увидеть, действительно ли домик обложен хворостом и сухой травой. Нам оставалось бы только ждать, пока кто-нибудь не сделает попытку поджога. После чего, обнаружив поджигателя, немедленно взять его на мушку и арестовать.

Было около десяти, когда мы вышли из автомобиля и тайно проделали наш путь до дома. В моем окне горел свет; царила тишина. Оружия у меня не было, поэтому, незаметно расположив полицейских вокруг дома, я посчитал свою работу законченной, вернулся к углу изгороди, где ждал сержант Дункан, и мы принялись ждать.

Как долго мы ждали, я не знаю, но мне показалось, что прошло больше века. Изредка ухала сова, иногда свое убежище покидал кролик, чтобы полакомиться сладкой травой газона. Набежали густые облака, дом казался черным пятном с прорезями света в тех местах, где окна освещались изнутри. Постепенно эти щели гасли, огни появились на втором этаже. Прошло время, они также погасли; стояла тишина; в доме не было заметно никаких признаков жизни. Наконец, произошло то, чего мы так долго ждали: я услышал шаги по гравиевой дорожке, увидел, как зажегся фонарь и услышал голос Дункана:

– Человек, - сказал он, - если ты сделаешь хотя бы одно движение, я буду стрелять. Ты у меня на мушке.

Затем я услышал, как он засвистел; подбежали другие, и менее чем за минуту все было кончено. Схваченным человеком оказался Макларен.

– Они убили мою мать этой своей адской машиной, - сказал он, - когда она всего лишь сидела у дороги, бедная женщина, которая не сделала им ничего плохого.

Это казалось ему достаточной причиной сжечь нас заживо.

Нам потребовалось время, чтобы попасть в дом: они на редкость добросовестно подготовились к поджогу, - каждое окно и каждая дверь на первом этаже оказались заблокированы проволокой.

После этого случая мы прожили в Ахналейше два месяца, но ни у кого больше не возникало желания нас сжечь или лишить жизни каким-либо иным способом. Мы вовсе не хотели преследовать в судебном порядке нашего главного лесничего, все, что нам было нужно, - это мирное сосуществование и загонщики. Мы дали клятву не охотиться на зайцев и освободили Макларена. Об этом было сообщено на следующее утро жителям деревни; отношение к нам изменилось на дружеское, и оставшиеся два месяца провели как нельзя лучше.