Погрузившись в свои размышления, Мидорима, кажется, пропустил момент возвращения Такао и очнулся только от ощущения, что его сверлят взглядом. Едва он приоткрыл глаза, сердце замерло, а сам он вжался в спинку кресла и инстинктивно впился руками в подлокотники: Такао был сам не свой. Стоял вполоборота, сжав кулаки опущенных вдоль тела рук. Тяжело и часто дышал и смотрел исподлобья прямо в глаза, строго, без тени усмешки, знакомым пронзительным и ясным взглядом хищной птицы, в котором сейчас Мидорима не мог прочитать абсолютно ничего. Этот взгляд выворачивал наизнанку душу, заставлял судорожно дёргаться пришпиленное булавкой сердце.

Мидорима нервно сглотнул, когда Такао сделал несколько шагов навстречу, сначала нерешительных, потом всё более быстрых. Носком ботинка развернул к себе крутящийся стул, на котором сидел профессор, и упёрся руками в высокую спинку, перекрывая ему пути к отступлению. Шинтаро вжимался в спинку кресла и казался самому себе ничтожно маленьким, потому что Такао был всюду, заполнял собою пространство, нависал, склонялся всё ближе. Чётко, уверенно, без сомнений. И ещё до того как их губы соприкоснулись, до того как по телу пробежал электрический ток, все мысли просто вышибло из головы, и вернулись они, судя по всему, не скоро. Потому что раньше Мидорима начал задыхаться.

– Стой, подожди, – с трудом переводя дыхание, прошептал Шинтаро, зажмурившись и так же, как тогда, сжав в кулаки полы куртки на груди Такао, то ли отталкивая, то ли не давая отстраниться. – Я не…

– Заткнись, Шин-чан, – безапелляционно отозвался Такао, аккуратно снял с него очки и отложил их на стол. – Просто заткнись.

***

Мидорима лежал на спине и подслеповато щурился, пытаясь разглядеть что-то в давно изученном вдоль и поперёк потолке собственной спальни. Такао сопел под боком, прижавшись тёплой спиной к ребрам, и от этого прикосновения, Шинтаро был уверен, на коже останется ожог. Это было очевидно, разумеется, как и то, что ему достанется ещё и шрам на душе.

Он не шевелился, потому что не хотел будить Такао, а ещё потому что боялся объяснений, которые, разумеется, были неизбежны. Он бесконечно прокручивал в голове фрагменты вечера, смутно припоминая, как они добрались от Тодай до его квартиры. Всё смешалось в бешеный круговорот улыбок и взглядов Такао, его запаха, его хриплого возбуждённого шёпота, его настойчивых, ищущих прикосновений рук, его жадных поцелуев.

Бледный лунный свет нашёл брешь между занавесками, высветил кусок измятого одеяла, облизал острый локоть неестественно закинутой за голову руки Такао и лёг на его лицо. Такао поморщился во сне и беспомощно потёр нос расслабленной рукой, Мидорима невольно улыбнулся и тут же одёрнул себя. Это было ни к чему, разумеется. Ни к чему привыкать к Такао. Ведь уже совсем скоро он снова исчезнет, на этот раз не по воле обстоятельств, а по собственному желанию. Шинтаро уже хотел было неслышно встать и позорно сбежать хотя бы на кухню, а лучше – прочь из собственной квартиры. Но Такао завозился и захватил в плен его руку, переплёл их пальцы. Шинтаро замер и не шевелился, впав в оцепенение. Это было глупо, разумеется, но он хотел впитать ещё немного Такао перед тем, как отпустить его навсегда.

***

Шинтаро проснулся, почувствовав на себе изучающий взгляд. Распахнув глаза, он сразу столкнулся взглядом с Такао и поспешно отодвинулся, тот чуть крепче сжал их переплетённые пальцы, прежде чем отпустить его руку. Мидорима потёр руками глаза и оглянулся в поисках очков, делая всё возможное, чтобы не смотреть в глаза Такао. Очки были аккуратно сложены в футляр на тумбочке. Шинтаро облегчённо нацепил их на нос, возводя между собой и Такао прозрачную нерушимую стену, и бросил на него настороженный взгляд.

Такао лежал, подперев голову рукой, и внимательно наблюдал за каждым его движением. Дыхание сбилось, и Шинтаро почувствовал, как покраснел, что, к счастью, не было заметно в скудном свете предрассветных сумерек.

– Вы не могли бы отвернуться, я хочу одеться, разумеется, – проговорил Шинтаро, спустив ноги с кровати.

– Шин-чан, по-вашему, в этом есть необходимость? – насмешливо спросил Такао, а Шинтаро почувствовал, как его наглый взгляд стёк вниз по позвоночнику.

– Разумеется.

– Ох, – Такао завозился, – вчера вы не были таким стеснительным, Шин-чан. Кто бы мог подумать, что за вашей холодностью и неприступностью скрывается целый вулкан страстей…

– Послушайте, Такао, – возмущение неожиданно придало сил, и Мидорима решительно подхватил валявшиеся на кресле мягкие домашние брюки.

– Я с радостью послушаю, Шин-чан, – усмехнулся тот. – Ведь вы всё-таки должны мне всё объяснить, верно?

Шинтаро бросил на него взгляд через плечо, пытаясь определить, издевается ли он над ним в самом деле.

– Не надо на меня так смотреть! – выставил перед собой руки Такао. – Я о многом догадался, но вы всё-таки задолжали мне объяснения, Шин-чан. Как ни крути.

Это было неприятно сознавать, но Такао был прав, разумеется. Прежде чем всё закончить, необходимо расставить все точки над i. И Шинтаро должно хватить сил это сделать.

– Я сварю кофе, – бросил он, спешно натянув брюки, прихватив с кресла футболку и ретировавшись в коридор.

Такао пришёл на кухню только минут через десять, пах свежим гелем для душа, вытирал растрёпанные волосы висевшим на плече полотенцем и насвистывал под нос какую-то мелодию. Одним словом, выглядел безмятежным и довольным, что совершенно не соответствовало состоянию Шинтаро, разумеется. Выставив на стол две кружки и вазочку с зачерствевшим печеньем, Мидорима присел на стул, оставив для Такао место напротив. Тот сел, подобрав под себя одну ногу, и обхватил кружку обеими руками, взглянул на Шинтаро исподлобья.