Я топнул по ступеньке, сразу протягивая вверх руку и ловя верёвочную лесенку. Потом, немного подтянувшись, я взобрался в эту маленькую Вселенную.

Сначала могло показаться, что это самая обыкновенная комната не очень опрятного молодого человека: повсюду разбросана одежда, книги, стопками расставленные по углам, старые изрисованные мною холсты, сваленные бесцеремонной кучей около широкой кровати. Нет, я вовсе не любил тот бардак, что царил в моих "покоях". Просто мне не всегда удавалось выкроить время для столь ответственного занятия, как уборка. Да к тому же я и не горел желанием разбирать книги, ставить их по алфавиту, развешивать картины и просто даже элементарно протирать пыль.

Но на самом деле это был самый дорогой хлам в моей жизни: в каждой рубашке, небрежно брошенной на пол, я всегда хранил что-нибудь: будь то монеты или маленькие свитки с заклинаниями.

Так или иначе, я подошёл к куче тряпья и выхватил из неё простую белую рубашку и узкие чёрные штаны и повалился на кровать, надевая это.

Когда, наконец, я удовлетворился своим внешним видом, солнце уже пустило несколько робких утренних лучей в мою комнату. Пылинки неспешно кружились в золотистом свете.

Не желая вставать, я полежал на кровати ещё несколько минут, но моя вечная неугомонность не дала мне долго находиться в одном и том же положении. Мне нужно было что-то сделать, но это сказывался живущий во мне дракон.

Фактически я не был ни полноценным инкубом, ни чёрным драконом, в которого умел мастерски обращаться. Моя мать несла в себе крови рептилии, а отец был соблазнителем рода человеческого, и, могу сказать с уверенностью, это был самый странный союз, который когда-либо видела Вечность. Правда, я до сих пор не мог понять, как им в голову пришло жить вместе. Мне всегда казалось, что если сравнивать их с животными, то это было бы больше похоже на змею и ястреба.

Я находил свою мать невероятно прекрасной. Её род брал начало ещё от самых древних истоков, потому черты её лица были благородны, в глазах постоянно горел огонь. Я мог поклясться, что прикасался к ней за всю жизнь не больше дюжины раз, потому что её кожа жгла, словно я старался тронуть пламя. Она была чистокровным Чёрным драконом, потому я не очень удивлялся этой странности.

Но иногда мне всё-таки казалось, что Сиатрия, то есть моя мать, была отчасти и суккубом, потому что влюблялась настолько часто, что я уже перестал это замечать. Мой отец, Лаирасул, был настолько слеп в любви к Сиатрии, что не обращал внимания на мимолётные взгляды, которыми обменивалась его жена с некоторыми эльфами.

Мне по наследству перешли её глаза: пурпурные и большие, похожие на два рубина. В честь этих моих глаз меня и назвали Кионой, что по-эльфийски означает "хранитель рубинов". Мне нравилось, так что я и не спорил.

Но всё-таки какой бы ветреной не была моя прекрасная мать, она любила отца и готова была страдать за его счастье. Я часто слышал, как она рассказывает своей сестре Сарии, которая жила к югу от наших земель, что жутко боится заводить ещё одного малыша, но Лаирасул был счастлив, когда узнал о беременности жены. Потому сейчас она стоически вынашивала ребёнка, предположительно - мою сестру.

Я вылез из комнаты и побрёл вниз. Там немного притормозил, чтобы подумать, куда же я всё-таки направляюсь. Все мои мысли резко направились в сторону конюшни, где меня уже, наверное, ждал мой конь Малрах.

Едва ли не со всех ног я кинулся туда. До меня уже доносилось приветливое ржание, будто Малрах наперёд знал, что я приду к нему.

Небольшая деревянная постройка, где и содержались наши семейные лошади, находилась в паре десятков метров от дома.

Распахнув двери, я ощутил терпкий запах навоза и сладковатый - сена. Малрах уже выжидающе глядел в мою сторону, размахивая огненно-рыжим хвостом. Чёрное крупное тело, длинная вьющаяся грива... Боги, как я любил эту породу - Шелв. Когда-то такие лошади наполняли горы своим ржанием, но теперь, много столетий спустя, всё изменилось. Люди истребили почти всех из-за ценных шкур, что были прочнее любой кольчуги. Сейчас, проходя по богатым районам человеческих городов, можно нередко встретить женщин в платьях, украшенных рыжими гривами этих коней, дети играли с мёртвыми останками - костями, что тоже ценились за прочность, - величественных животных, а мужчины залихватски перекидывали через плечо тёплые шарфы, сшитые из грив Шелв.

Ненавижу людей.

Их примитивность, их тупость заставляли меня презирать их.

Зверьё - вот что такое люди.

Приходя в ярость от собственных мыслей, я и не заметил, что слепо прижимаюсь к крупной шее Малраха. Конь тёрся мордой о мой лоб, чувствуя моё настроение и ненавидя людей так же сильно, как и я. В этом мы были с ним похожи. Чтобы хоть как-то успокоиться я поглядел в глубокие глаза цвета грозы. Да, Малрах был неистовым существом, недаром его имя означало "Зверь войны". Существо, прекрасное в своей непокорности, своей непреклонности ни перед кем, кроме меня. Так странно получилось - я единственный в семье, кто мог так хорошо перевоплощаться в дракона, что полёты давались мне с невероятной лёгкостью. И, несмотря на то, что я предпочитал передвижение по воздуху, кони подчинялись только мне, не подпуская к себе никого. Моя мать нередко негодовала по этому поводу, но сама в тайне побаивалась приближаться к устрашающе огромным существам.

Я похлопал Малраха по крупу и прошёл в дальний угол конюшен, где лежало душистое сено. Схватив большой клок сушёной травы, я подошёл обратно к Малраху и подождал, пока тот не съест всё с моих рук. Я решил, что можно и баловать моего любимца. Хорошо хоть остальные кони ещё спят, так что их можно пока не кормить.

Малрах был довольно скор на расправу с едой, потому через несколько минут он уже глядел на меня огромными вопрошающими глазами, будто ждал продолжения мысленной беседы (или трапезы, что было ближе к истине). Я погладил его по длинной благородной морде и вышел из конюшен.