Шрифт:
Права Мартынова. Даша бы стала великим кондитером.
— Что случилось? — салфеткой инспектор вытирала губы, — почему все такие дружелюбные? Сколько лет работаю, не видела подобного.
— Утром нас собирали в конференц-зале.
— Снова?
Коллега расчёсывала концы светло-русых волос:
— Да. Кто-то из пенсионеров пожаловался комиссии на грубость девчонок со второго этажа. Так Веснин и компания отыскали сотрудниц, прилюдно отчитали и заставили написать заявление. По собственному желанию.
— Жестоко.
— Ну, дескать, отделение хочет поднять уровень нашей работы, поэтому всех лишних уволят. В смысле, тех, кто не умеет себя вести.
— По одному поступку судить о человеке?
— Бог им судья. Да, ещё приезжие поставили условие: хотя бы одна жалоба, и управление лишится квартальной премии. Пока они не уедут, все будут по струнке ходить, сама понимаешь. То-то лебезят перед клиентами.
В мутном зеркале чая отражалось лицо Нины: бледное, губы сжаты, на щеках желваки. Так выглядит изнурённый болезнью человек.
— Ты точно себя хорошо чувствуешь? Покойники краше.
— Просто устала.
Даша отщипывала кусочки брауни.
— Квартиру твоей бабушки можно привести в порядок? — тихо спросила подруга.
— Только если всё выбросить. По комнатам будто Мамай прошёлся.
— На выходных я могу зайти к тебе и помочь с уборкой.
— Позже, — прерывисто дышала Нина, — я должна чуток успокоиться.
— В конференц-зале Лунько попросила наш отдел задержаться, рассказала о твоей беде, — Даша убрала расчёску в ящик, — предложила собрать денег, но Кащеева и эта новенькая, Болтова, упёрлись. Типа, «мы не так богаты, чтобы отдавать кровно заработанные деньги непонятно кому и на что».
— Интересно. Спасибо за «непонятно кого».
— Забудь о них. Спелись две стервочки, нашли друг друга в океане одиночества. Третий красавец, — она поставила ударение на последний слог, — как сестра-близнец. Мужик, но ведёт себя хуже бабы.
Ракитина улыбнулась.
Даша отвлеклась на экран компьютера.
— Объявление по внутренней связи.
— Важное?
— Для тебя — да, — она покосилась на вернувшихся с перерыва коллег, — в пять комиссия вызывает Инессу Владимировну, после неё идёшь ты.
Ракитина пожала плечами. Даже хорошо, теперь надо размышлять о беседе с приезжими, воспоминания о погроме отойдут на второй план.
В половине шестого Нина сидела за дверьми конференц-зала и ждала, когда её позовут. Вещи в кабинете не оставила, забрала с собой. Куртка, сумка, блокнот и телефон. Пусть неудобно, зато надёжно. В честность соседей Ракитина не верила. Кащеева бы наверняка открыла тумбочку и порвала рисунки. Раздавила бы соперницу, как навозного жука.
Пользуясь свободной минуткой, инспектор рисовала пригрезившуюся во сне драконницу. Пепельные волосы искрятся, точно всполохи молний, глаза серые, как густой туман, сама бледна, точно мраморная статуя, но крылья! Мелкая, словно монетки, чешуя переливается перламутром, а шипастые края — зелёные-зелёные, точно клейкая листва по весне. В самую душу смотрит красавица и смеётся: осмелишься подойти?
Дверь скрипнула, и Нина закрыла блокнот. Инесса Владимировна, взбудораженная, платком протирала очки.
— Как?
— Всю кровь выпили и не подавились, — буркнула дама, — почти час мурыжить одними и теми же вопросами! По десять раз переспрашивают, — она вдруг улыбнулась, — ты только не волнуйся, девочка, держись уверенно. Тогда быстро отстанут.
— Спасибо.
Веснин располагался за трибуной, где читал доклады управляющий, и глядел в окно, технарь смотрел на экран планшета, психолог что-то чёркал в книге. Едва Нина застучала каблуками, трое сосредоточились на ней.
— Присаживайтесь. Куда хотите.
Инспектор заняла кресло около окна.
— Ракитина Нина Михайловна, двадцать шесть лет, не замужем, — Веснин скосил глаза на бумаги. Одетый в иссиня-чёрный костюм и лиловую рубашку с галстуком он казался кандидатом в мэры, собирающим предвыборный штаб, — сотрудник отдела по работе с плательщиками. Стаж — три года и четыре месяца, судимостей нет, выговоров не получали, но по словам коллег — дерзки и не стремитесь быть частью коллектива. Я прав?
— Да.
Девушка выпрямила спину и улыбнулась. Пусть не думают, что запугали.