Эухения опустила голову, рассматривая палочку в своей руке.

– У меня плохо с боевой магией, - зачем-то призналась она. – Я подолгу учу каждое заклинание. Макс или Полина Инесса – они схватывают все сразу.

Ее в вас полно, - возразил Гжегож. – Это сразу видно. А что хуже всего – это то, что она подавлена. Возможно, раньше, когда вы занимались зельями, вы направляли свою силу туда, и она преобразовывалась. Сейчас она копится в вас.

Я не собираюсь заниматься зельями!

Я не пытаюсь убедить вас заниматься зельями, - улыбнувшись, мягко сказал Гжегож.

Тогда, может, закончим этот разговор? – огрызнулась Эухения. – Что сегодня было с дедушкой? Почему ему стало плохо?

Гжегож кивнул, соглашаясь перевести тему, однако ответ его Эухению не обрадовал.

Дон Риккардо вбил себе в голову, что ваша болезнь является результатом семейного проклятья. Ваш брат Эрнесто был у него вчера вечером, и, видимо, из беседы с ним дон Риккардо сделал вывод, что вы хотели причинить своему брату какой-то вред.

Господи, как дедушка мог подумать такое?! – Эухения в изумлении уставилась на Гжегожа. – Кроме того, ведь папа сказал ему, что я скоро встану на ноги, ведь так? И вы ведь убеждали его в том же?!

Дон Риккардо сейчас большей частью находится в таком состоянии, что ему легко спутать реальность и выдумку, и он легко расстраивается, - пояснил Гжегож. – Полагаю, что ему очень не хватает вашего постоянного присутствия.

Но разве не будет еще хуже, если я в таком состоянии буду там?

Возможно.

Теперь Гжегож не смотрел на нее, но наговорил он уже предостаточно, чтобы Эухению стала мучить совесть.

Хотите сказать, что у меня только один выход – принять вашу помощь?
– буркнула она.

Разве мы не пришли к согласию по этому поводу?

Пришли, но…

Но вы вот уже три дня откладываете наши занятия под самыми разными предлогами, - подхватил Гжегож.

Ладно, - сдалась Эухения. – С чего начнем? Только не могли бы вы, - она взглянула в сторону обогревателя, парящего где-то на фоне двери, - заправить эту чертову штуку?

Да, конечно, - с готовностью сказал Гжегож и поднялся. Эухения слышала, как он шарит по полке, доставая коробку с порошками. – Остался один анис.

Вы против аниса?

Нет, что вы, мне все равно, - в его голосе прозвучали какие-то суетливые нотки: должно быть, и для его роста обогреватель находился слишком высоко. Наконец Гжегож управился с миской и появился из-за полога. – Начнем? – спросил он, возвращаясь на свое место.

Да. Только с чего?

Для начала поговорим о том, что вас беспокоит.

Эухения издала нервный смешок.

Я не могу ходить, это меня беспокоит.

А что изменилось от того, что вы перестали ходить? Только отвечайте честно!

Эухения подумала.

Все? Неудобно двигаться. Чувствуешь себя скованной, связанной, как в клетке. Как будто тебя посадили в тюрьму, и все отвергли тебя из-за этого.

Хуан Антонио?

Она бросила на него взгляд, полный ярости.

Мы на одной стороне, помните? – заметил Гжегож.

Эухения промолчала.

Вы вернули мне книгу. Вас ведь кое-что заинтересовало там, верно?

Опять шарили в моей голове! – с горечью упрекнула она.

Вы очертили рецепт ногтем, - улыбнулся Гжегож.
– Почему вы не попросите Эухенио сварить определитель для вас?

Эухения задумалась:

Потому что он не слишком хорошо защищает сознание. Что знает он, будет знать и мама. Кроме того, мне пришлось бы просить у нее денег на ингредиенты, – она с вызовом посмотрела Гжегожу в лицо. Пусть только попробует обвинить ее в бедности, пусть посмеет!

Но тот в ответ промолчал, протянул тонкую руку и сорвал два сухих листка с плюща, обвивавшего темное окошко.

Я, кажется, очень сильно провинился перед вами, - сказал Гжегож тихо. – Может быть, вы примете от меня ингредиенты в качестве извинения?

Мне казалось, вы достаточно извинились… в прошлый раз.

Ищете подвох в моем поведении? – Гжегож ухмыльнулся.
– Может быть, мне всего лишь, как и вам, свойственно непостоя…

Договорить он не успел. Со стороны двери раздался оглушительный грохот, после чего треклятая миска словно во много раз увеличилась в размерах, и тут же, практически без всякого перехода, Эухения обнаружила, что она придавлена к постели тяжелым телом. На этот раз гарью заволокло всю комнату, но дым плавал в воздухе неровными островками, и с того места, где Эухения лежала, было видно, что обрушились и полка с заветной шкатулкой, и балдахин.