Минерва скрывается в арочном проеме, и я слышу, как хлопает дверь. Сова моментом срывается с книги и вылетает в окно. Я молча смотрю на то место, где она только что сидела. Ничего необычного, страница с записью о двух младенцах, родившихся сегодня. Все еще в некотором ошеломлении захлопываю окно.

Странная птица, не правда ли? – спрашивает МакГонагалл. – Бедняжка Минни так отчаянно сражалась с ней. Признаться, сейчас я рад, что магия существует и все это можно быстро вылечить.

Я падаю на стул:

О чем вы хотели поговорить со мной?

Рад, что вы разгадали мою маленькую хитрость, сэр. Всего лишь хотел узнать, не узнали ли вы чего-нибудь нового.

Нет.

Так я и думал. Знаете, сэр, я был бы вам признателен, если бы вы иногда заходили рассказать, как продвигается расследование.

И как вы себе это представляете? Здравствуй, Минерва, я пришел рассказать твоему отцу новые факты по поводу твоего из… - у меня хватает такта оборвать себя.

Но МакГонагалл словно не обращает внимания:

В воскресенье с одиннадцати утра и до четырех часов дня Минни всегда у Малкольма.

В таком случае, может, вы мне откроете? – не сдаюсь я.

Минни меняет пароль через каждые шесть дней, - продолжает он, ничуть не смущаясь.
– Это всегда строчка из сборника стихотворений лорда Драммонда от 1616 года. Изабелл так их любила! Номер строчки зависит от дня недели, в который был установлен пароль. Но если вы прочтете стихотворение целиком, дверь, разумеется, откликнется. Сейчас строчка Минни «And fruit and flower dispersed on the ground»*. Каждый раз она пропускает количество страниц, соответствующее очередной цифре в годе ее рождения. В последний раз это было девять. Вы ведь зайдете, не так ли?

Постараюсь, - говорю я, хмуро разглядывая носы собственных ботинок. Мне не нравится его любопытство. Мне вообще не нравятся говорящие маггловские портреты.

Две головы лучше одной, - напоминает он.

Когда я наконец выхожу из комнат Минервы, мне кажется, что у меня с плеч сваливается Бен-Невис.

Выражение лица Альбуса, когда я сообщаю, что беру в помощницы Брокльхерст, приводит меня в восторг.

Если это месть, то довольно нелепая, - говорит он, впиваясь в меня глазами.

Я всего лишь стремился выполнить ваше пожелание, директор.

Впрочем, его согласие меня не удивляет.

До конца недели вестей от Ричарда нет. Я вожусь с Брокльхерст, отрабатываю дежурства и ежедневно отвечаю вежливыми отказами на предложения Маршана поужинать с его семьей. Наконец в субботу утром он сам появляется в моей гостиной.

То, что директор запрещает вам аппарировать – это лишь предлог, не так ли? – вместо приветствия говорит он, цепким взглядом обхватывая, кажется, сразу всю мою гостиную. На нем – тот самый серый маггловский костюм, что и неделю назад. В руке - легкая трость.

Я скрещиваю руки на груди:

Я простой преподаватель. У меня нет полномочий отменять распоряжения начальства.

Маршан делает пару шагов по комнате, щурит глаза:

Вы даже не захотели узнать мою версию событий. Если я предположу, что вам известно, почему магия портключа вас не убила, я не ошибусь, верно?

И какова ваша версия событий? – понимаю, что веду себя так, будто он обязан мне, но остановиться не могу. Или не хочу.

Ваша магия хорошо знакома волшебнику, сделавшему портключ. Кроме того, у вас близкие, дружеские или родственные отношения. И он, скорее всего, имеет привычку заботиться о вас. Я ведь прав?

Более или менее, - пожимаю плечами.

Маршан кивает и продолжает:

Его магия моментально опознала вашу и пресекла собственные разрушительные последствия.

Он останавливается перед книжным шкафом:

Хотите, я скажу, почему вы игнорируете мои приглашения до той степени, что это становится как невежливым по отношению ко мне, так и угрожающим по отношению к вам?

Что можно ответить на это? Он прав, и я молчу.

Вы стыдитесь, мистер Снейп. Стыдитесь того, что – как вы там это про себя называете?
– рассопливились у меня на глазах. Вам невыносима мысль, что вы проявили слабость. Вы стремитесь к тому, чтобы стать идеалом, человеком без слабостей, совершенным. Только вы кое-что не учитываете, мистер Снейп.

Чего же?

Попытка стать совершенным, подогнать себя под идеал – это трусость, Северус, позорное бегство от самого себя. Это выдает вас с головой. Вы убегаете, потому что боитесь не защитить себя.

Никогда не мог вынести обвинений в трусости. В глазах темнеет от бешенства, голова кружится, во рту пересыхает.

И что же? – голос меня не слушается и из сарказма срывается едва ли не в жалкий лепет.
– Вам не кажется, что это лишь мое дело, кем я хочу быть?

Безусловно. Это ваше дело, сведете ли вы себя в кратчайшие сроки в могилу и проживете ли остаток лет глубоко несчастным.