КАМЧАТКА. Стряпать будет, попроси у неё пирога с зайчатиной, Вань, ничего в жизни смачнее не едал.

ОСИПОВ. Бывай. (Уходит в дом.)

КАМЧАТКА. Соплёнок, ты остаёшься, как люди говорят: жив будешь - не помрёшь. Э, ты чего такой ушибленный? Так-так, ужели знаешь Заринку?

ФЕДЬКА. Ага.

КАМЧАТКА. О, да тебя сам бог нам подогнал, выходим, не бойся. Идём, к вечеру сделаем всё, чтоб ожил, я сам выхожу, не таких салаг в море-океане моряками делал. Только заруби на носу, как только обретёшь родную речь, ни к кому её не носи, а только мне, понял? Говорить, я сказал, станешь со мной и только со мной, уразумел?

ФЕДЬКА. Да.

КАМЧАТКА. Смотри, какой шустрый, два слова уже больше, чем ни одного.

ФЕДЬКА. Это Дарья, её супруг - сыщик Корытин.

КАМЧАТКА. Шагай вперёд, по тропинке к лесу, там моя избушка.

ФЕДЬКА. Помилуй нас, Господи, помилуй нас. (Уходит.)

КАМЧАТКА. Каин ходил к сыщику домой? Ничего себе балаган. А я думаю, чего мне сегодня с утра как-то всё и молится, и молится, так и думал, что не к добру. Всякаго бо ответа недоумеюще, сию Ти молитву яко Владыце грешнии приносим: помилуй нас. (Уходит).

СЦЕНА 10. Спальня в особняке. Полещиков укладывается в постель.

ОСИПОВ (из-под одеяла). Яшка, увалень, не раздави.

ПОЛЕЩИКОВ. А!?

ОСИПОВ (показывает пистолет). Не ори, Полещиков, пристрелю. Я - Осипов Иван. Каин. Узнаёшь мортиру? Твой-твой, я его у тебя из стола взял, в нижнем ящике, дорогущий, гад, весь в драгоценностях, зарядил сам. Вот и кровать твоя шикарная, не у каждого судьи такая есть, да ведь и князья-то нынче оскудели. Я чего прилёг-то, да ты не боись, я в одежде и сапогах, не запачкаю и заразы никакой. Просто интересно стало, уживёмся ли вместе. Или сразу кончить тебя к чертям собачьим. Но я в кроватях с детства понимаю, а через них и хозяина. Откровенно признаю: уживёмся. Любишь ты нежится, бАринк, такие, как ты, за перину мать продадут и отца родного на кол посадят. У меня самого до сей поры кровать простая, жёсткая, пружинистая, а главное, никому в соображение не придёт, чтобы на неё лечь хоть с ведома моего, хоть нет. Разумеешь, князь? Ну, чего ты всё молчишь, есть, что сказать? Хотя бы поздороваться? Понятно, слов нет. Ну, покуда и не надо, кивай дальше. Знал, что я предложил Корытину взять меня на службу доносителем?

ПОЛЕЩИКОВ. Да.

ОСИПОВ. Знал, что Корытин вместо любви и ласки устроил мне засаду с застенком? Знал и дал добро.

ПОЛЕЩИКОВ. Да. Нет!

ОСИПОВ. Не верещи, не девка. Врёшь, но у меня понимание есть, кому ж охота в таком виде в таком признаваться. Так вот, ваше превосходительство, впредь я, доноситель Иван Осипов, подобного в отношении моего начальника судьи князя Якова Никитича Полещикова себе не позволю, сохраняя как на людях, так и приватно, уважительность и подобострастие. Но стоит тебе хоть раз покуситься на мою свободу или жизнь, ты тут же опять повстречаешься с разбойником Ванькой-Каином, и уже в последний раз. А заодно мои люди разгромят все шестнадцать тайных игорных домов, что ты содержишь на Москве в складчину с двумя купцами, имена ты знаешь. Можно не громить, хватит подмётного письма в императорский дворец по нужному адресу, не переживай, писарь у меня есть, грамотный и по сути, и по форме. А потом прибрать, вместе с гусиными боями.

ПОЛЕЩИКОВ. Хватит. Можешь на меня положиться.

ОСИПОВ. Твоя светлость, я баб люблю. Однако же, наши свойские отношения оформить надо. Когда мне официально прийти в Приказ? Завтра воскресенье.

ПОЛЕЩИКОВ. Ничего, у меня дежурство, приходи.

ОСИПОВ. Князь Яков Никитич, забыл получить ответ, берёте меня на службу?

ПОЛЕЩИКОВ. Да.

ОСИПОВ. И покровительством своим дарить станете?

ПОЛЕЩИКОВ. Так точно.

ОСИПОВ. Ну, спать-то вы здесь наверное уже не станете, хотя бы сегодня, после холопьих сапог, так что провожать не буду. Поразмышляю в княжьих хоромах чуток, вдруг тут оно лучше. Вот и с товарищем надо обсудить нашу встречу. Камчатка, выходи.

Из-за портьеры выходит Камчатка.

КАМЧАТКА. Не помешаю?

ПОЛЕЩИКОВ. Нет-нет, ничего. Пойду?

КАМЧАТКА. А как же главная наша просьба, Вань?

ОСИПОВ. Нетерпелив ты, Петя. Очень ему хочется, чтобы в первую голову Сыскной Приказ разгромил и арестовал всё и вся, что принадлежит атаману Савёлу. Наводки и наколки я завтра принесу на протокол. Яков Никитич, доброй ночи.

ПОЛЕЩИКОВ. Интересно было познакомиться со столь знаменитым человеком. Никогда не забуду. (Уходит.)

ОСИПОВ. Забудешь, как миленький, когда я прикажу.

КАМЧАТКА. Не уйду, пока в таких постелях не поваляюсь! (Прыгает на кровать.) Господи, как хорошо.

ОСИПОВ. Теперь твоя душа покойна? Вот зачем я ходил к Корытину, где случайно повстречал Заринку. А она тебе не открылась также, как и мне, чтобы не пришли в твой ум глупые вопросы, которые, как мы теперь знаем, тебе пришли.

КАМЧАТКА. Что ты пялишься своим убойным глазом, меня не проймёшь, других стращай.

ОСИПОВ. Решил, что я вольную жизнь доброй волею сменю на форменную, под козырёк какому-нибудь копиисту Сыскного Приказа, да ещё ценою жизней товарищей?

КАМЧАТКА. Ваня, я-то тебе верю больше, чем себе, я тебя подобрал, выпестовал, перед народом поручился, мне за тебя перед всеми отвечать, если коснётся. Не серчай. Пойдём сейчас же Корытина замочим.

ОСИПОВ. Помнишь, Федька тогда в овраге, умник, сказал, мол, проще самому поступить в сыщики, чем кого-то просить, да самому и наводить порядок, хоть среди государевой, хоть среди вольной лихости. Мне запало. Корытина не трогать, ты меня слышишь? Пусть живёт теперь ожидает моего явления каждый час, каждого шороха чтоб боялся, от каждого звука шарахался. Поживём, увидим и я решу, что с ним делать и когда.