Шрифт:
Вот только дома через час после рассвета меня из кровати никто за шкирку не выдергивал и не рычал:
– Встань. Руку дай.
Спросонья не сразу поняла, кто и что явился спозаранку. Руку вперед вытянула, и в нее ткнулся чей-то нос, потянул запах с ладошки, начал подниматься выше к локтю. Стою, хмурясь вспоминаю, что я в доме повитухи в деревеньке Ог, что попала сюда не одна, и вот тут поняла, что это злобный Белый варвар сейчас мою шею обнюхивает.
Укусит!
Глаза открыла и встретилась с его черным пронизывающим взглядом. Вздрогнула.
– Не шевелись, - приказал он с улыбкой и, принюхиваясь, вниз к груди спустился, коснулся губами ложбины, спустился ниже.
И когда только рубашку у горловины развязать успел? Дернулась, прикрыться. Так он в ответ рыком:
– Руки убери, - и рубашку мою задирает.
– Ч-ч-то вы делаете?
– Тихо, - ручищей мои штаны опустил ниже пояса и стал на колени.
Боже… Раньше с девчонками в деревне мы часто шутили, каково это подчинить себе оборотня, видеть, как он опускается перед тобой на колени. Сейчас поняла, это жутко страшно!
– Ваша милость!
Снова утробный рык:
– Руки убери.
– Ба-барон!
– Не надругаюсь я над тобой, - носом вокруг пупка провел, вызвав мурашки на спине, а затем фыркнул и разогнулся, отпуская меня.
– Пушистая.
Усмехнулся, потерев нос, и смотрит вопросительно. Ждет.
С болью вспомнила, как Варос в шутку волосатой называл и слишком смуглой, а этот… Красная, как маков цвет, отдернула рубаху, завязала горловину и грозно взглянула на оборотня.
– Вы чего хотели?
– Запомнить запах.
– Зачем вам мой запах?
Переступила босыми ногами и только сейчас поняла, что стою не на каменном полу, а на шкуре. Спасибо ему за предусмотрительность, позаботился о здоровье нового хранителя.
– Нужен, - он указал на стол, где лежит разобранный клинок, сам, выходит, справился.
– Пришьешь.
– Хорошо, - потупилась стыдливо. Отойти некуда, комната узкая и длинная, чтобы удалиться от белого можно лишь на кровать стать.
Не знаю, как понял, что мне подле него не уютно, сам отошел к сундуку, сел и оперся спиной о бревенчатую стену. Я вздохнула с облегчением:
– Так зачем вам мой запах?
– Каждый месяц после бани будешь писать мне. Сама собственной рукой. И без всяких масел на коже.
– Отправлять как?
– спросила, не поднимая глаз.
– С голубем. Путь ко мне ему знаком.
– Глава белой стаи указал на клетку, стоящую в углу, а там сизокрылый с красной ленточкой на лапке.
Обидно. Не все птицы из отцовской голубятни покинули долину перед бурей. Один голубь к замку оборотней прибился, вот меня и нашли.
– Что, не оправдались твои расчеты?
– ехидно спросил барон, правильно истолковав мой взгляд на птицу.
– Вышло лучше. Не киньтесь вы по следу, меня бы в живых не было.
– Тоже верно.
И молчит. От его молчания в мороз бросает не хуже, чем от взгляда. Поежилась, взяла еще одну шкуру на плечи:
– Что в письме вам отправлять?
– Пиши: «Ваш сын все еще болен» и подпись короткая «А».
– Накаркаете. Писать буду, что он жив и здоров, - я прямо посмотрела на оборотня.
– И к чему мне писать о сыне? Уж лучше о погоде.
– Возможно, - он хитро прищурился.
– Ты в свою деревушку вернешься?
– Нет.
– А новости из Ог туда быстро дойдут, - сказал с намеком и внимательно смотрит на меня.
– Еще и приживалкой оборотня стану…?
– Барона, - поправил он.
– Как хотите, так и называйте. Все одно - позор! Такого в деревне не прощают.
– За прошлые тоже не простят.
С кривой улыбкой поднялся, медленно подошел.
Слова его, как по сердцу ножом. Слезы обиды подступили к глазам, пусть не прощают, главное ушла. Теперь им всем вольготнее заживется без меня. Соленые капли обиды стерла рукавом, губу прикусила, чтобы не расплакаться.
– Вы что-то хотели… еще?
– спросила тихо.
Обнюхал, унизил, что еще?
– Пятнадцать монет на столе.
– Что?
– Ты выиграла в споре. Немощь.
Пять минут, как ушел, а я все еще стою истуканом. Вспоминаю, как Белый варвар меня в лоб поцеловал. Горячим дыханием лицо овеял, теплыми губами прикоснулся, и растаял, как не бывало.
Показалось.
Через минуту, а может и час в комнату влетела раскрасневшаяся повитуха Ирия, женщина средних лет и огромных возможностей. Матушка моя с ней дружила, письма друг дружке писали, делились рецептами мазей. Люблю ее за характер добрый и человеческое отношение к больным. За кого она не возьмется всех на ноги поднимет, от младенчика, до старика.