— Георгий Черняев — в Костине, Лесная, дом шесть. Роман Петровский в Шебашевском переулке, дом пятнадцать. Леонид Жданов — улица Расковой, дом семь, квартира двадцать три. Алексей Пятко — Бутырский вал, дом четыре «а», квартира три, Николай Самсонов — Третья Тверская-Ямская, дом тридцать шесть, квартира два «а».

— За исключением Черняева, все, в принципе, из одного района, — сказал Смирнов. — Вероятнее всего были знакомы до этого дела. Но Казарян прав — слишком, слишком разные, и все, как один, вряд ли пойдут на убийство.

— Еще несколько слов, — Ларионов собрал бумажки и сложил их в папку. — Склад этот — в Ростокине, в районе, никому неизвестном из этой компании. Следовательно, наводка, и серьезная наводка. Для такой наводки наши бакланы — разметчик меховой фабрики Серафим Васин и шофер Арнольд Шульгин — люди неподходящие. Шофер не из той конторы, он работает на пивзаводе, а с Васиным сложнее — он территориально близок к основному составу группы. Его могли уговорить.

— «Основной состав»! Прямо-таки футбольная команда, — прокомментировал Казарян. — Тогда под моей опекой — запасные. Все четыре моих огольца, получившие срок, — порождение уголовной романтики. Песни блатные, героические рассказы про невероятные успехи, мифы о воровском братстве, первые знакомства с деловыми, поручения по мелочевке. Играли роль отвлечения, и не более того.

После освобождения двоих, Фурсова и Гагина, родители тотчас, от греха подальше, отправили по деревням, к дедкам и бабкам. В Москве — двое, Виталий Горохов и Геннадий Иванюк. Оба задействованы на одностороннюю связь Цыганом — Романом Петровским. Куда от Цыгана концы — неизвестно. Пацанов этих обоих работать следует — перспектива выхода на отлеживающихся есть. По свидетелям следователь прямо-таки решительно рубил канаты, как можно скорее закругляя дело. Я не имею в виду косвенных очевидцев ограбления, для меня гораздо больший интерес представляют свидетели, в той или иной степени связанные с преступниками. Возвращаясь к футбольной терминологии, скажу, эта команда в данной игре не могла обойтись без тренера, а казаковская группа и следствие были уверены, что главный — капитан. Только еще раз проверив свидетелей, можно выйти на настоящего главаря.

— Ребята, по-моему, вы спятили, — всерьез обеспокоился Смирнов. — Вы занялись отысканием прорех в следствии закрытого дела и поисками мифического главаря. Извините меня, но вы забыли, в чем наша основная задача. Очнитесь! Мы не главаря, вами сочиняемого, ловим, и не Казакова за руку норовим схватить. Мы ищем убийцу. Я считаю, что убил кто-то из деловой пятерки. Поймайте мне хотя бы одного из них.

— Пока нас не теребят, мы можем не пороть горячки. — Казарян был спокоен.

— А почему нас не теребят, ты об этом подумал? Не теребят потому, что убит уголовник. И начальство наше не трогают поэтому же. Вот мы все вместе скоро и решим: имело место сведение воровских счетов. Потом отложим это дело в сторону, благо есть чем заняться, а когда полгода пройдет, то и закроем с легким сердцем. А что? Ну, убили уголовника какого-то и убили. Но именно потому, что нас не теребят, раскрытие этого дела должно стать делом нашей совести и профессионального долга.

— Ты нас не агитируй, Саня, — предупредил Казарян. Смирнов выпустил пар и успокоился:

— Да я не вас агитирую — себя.

— Тогда свободный поиск, — предложил Ларионов. — Время нам давай, освободи от текучки.

— Ты, Сережа, любишь копать вглубь, а главного не откопал. — Смирнов встал, подошел к окну, глянул на свой нежно любимый вид за окном. — Почему убили Жбана? И вообще, что могло послужить причиной их раздоров и поводом для сведения счетов? На поверхности две причины: первая — убеждение, что кто-то ссучился на допросе и заложил участников удачно проведенного дела. Тогда это убийство по решению толковища, о котором слухи обязательно ходят. Вторая — отначка. Яма, в которой хранится часть похищенного, в секрете от всех. Тогда подозрение и убийство по подозрению. Все подозревают всех. Тогда сложнее, тогда на конец не выйдешь. Еще соображения по причине убийства имеются?

— Ликвидация узнавшего местонахождения ямы. Вариант секрета отначки, — выдал свою версию Казарян.

— Вполне возможно. Еще?

— Больше ничего, Саня, — твердо сказал Ларионов. — Просто так фантазировать я не умею. Мне материал нужен, понимаешь, материал, на основании которого я могу выстроить версию.

— Да… Значит, свободный поиск? — спросил Смирнов. Кивнули оба — Казарян и Ларионов.

— Даю три дня на разработку. Я нынче добрый, — подвел итог совещания «главнокомандующий».

Казарян шел к отцу Геннадия Иванюка. С отцом проще, чем с матерью, та потонет в эмоциях. А отцу расскажешь, покажешь малозаманчивую перспективу, докажешь, что деваться некуда (а ему действительно деваться некуда), и он будет послушным, как хорошо натасканный волкодав. А давить-то надобно не волка — совсем беззубого пока волчонка. Сынка родного.

Отец Геннадия был шишкой средних размеров — председателем Мосгоршвейсоюза, одной из организаций Промкооперации, в систему которой входили пошивочные артели и ателье.

Одноэтажный особняк на Сретенском бульваре был трогателен, как трогательны уютные московские жилища середины прошлого века, приспособленные под учреждения. Этот хоть содержали в порядке — без халтуры покрашенные снаружи и внутри стены, не потревоженная старинная лепнина, натертые до блеска наборные паркетные полы.

— Мне бы Тимофея Филипповича повидать, — обратился к секретарше Казарян.

— А вы откуда, товарищ? — добросовестно исполняя свои обязанности, официально осведомилась секретарша. Казарян застенчиво улыбнулся и пояснил: