Выстрел раздался от двери. Глеб, еще ничего не чувствуя, удивленно обернулся на выстрел и следующие две пули получил в грудь. Постояв недолго, он упал на спину. Катерина опустила никелированный браунинг.

Глеб лежал на полу, уставившись неживыми глазами в зеркало потолка.

Артем подобрал люгер, засунул его за пояс на спине и присел на кровати рядом с Катериной. Сидели, молчали.

— Ты так задумала? — наконец спросил он.

— Нет, — ответила она.

— Ты меня пожалела?

— Не знаю.

Еще немного помолчали. Потом он сказал:

— Я тебя люблю, Катя.

— А я тебя, к сожалению, нет, Тема.

— Как теперь нам быть, Катя? — спросил он, о чем она уже несколько минут думала беспрерывно. Встрепенулась — решение пришло:

— Сжечь эту берлогу к чертовой матери, и никто не хватится. Мало ли таких брошенных развалюх по Москве горит…

Они распороли подушки, рассыпали пух, набросали на кровать все, что легко загорается, полили одеколоном, духами, виски. Артем щелкнул Катерининой зажигалкой, и лихой костер занялся…

Они вышли в мертвый двор, пролезли в живой. В коротком тоннеле подворотни он спросил:

— Что делать будем, Катя?

— Мне бы Валентина похоронить, да свободного выезда из страны дождаться, — ответила Катерина и пошла к «Мерседесу». Она шла, а он доставал из-за пояса люгер, который подобрал в спальне.

Пламя уже пробило крышу, и пожар разгорался среди развалин.

Сначала заныло колено, заныло сильнее обычного, но терпимо. Лишь тревожило, не прерывая сон. Во сне он убаюкал ногу и вновь растворился. Не надолго, правда. Судорога жестоко переплела пальцы на той же ноге, и боль вместе с окаменелостью поползла от ступни к икре. Надо было ходить. С упрямо закрытыми глазами он спустил ноги на ковер и, всем телом наваливаясь на совсем уже не свою ногу, изобразил ходьбу на месте. Сидя. Не помогло. Он встал и окончательно проснулся.

Уже не пьяный, но еще не трезвый, он, сильно хромая, бродил по обширной спиридоновской квартире, не желая признавать ее уют. Бессловесно ругая себя, жалел себя же. Сингапур, видите ли, ему понадобился. Что он не видел в Сингапуре? А так хорошо было дома с Лидкой у милого Черного моря. Нет, сорвался, как молодой, на безответный вызов дружка старинного, козла старого Альки Спиридонова. Ну, допустим, надоело в безделье и с Лидкой один на один, ну, понятно, никогда не был в этом хваленом капиталистическом раю, ну хотелось, как мистеру Твистеру, увидеть мир, но зачем же надо было вчера так надираться с еще одним дружком, Романом Казаряном? Тому хорошо, дрыхнет, небось, во всю, а встанет — опохмелится и снова спать. А ему — дальняя дорога в таком состоянии…

Вдруг понял: судорога ушла. Остановился, трусливо пошевелил пальцами проклятой ноги. Вроде порядок. Только не думать, что порядок, а быстрее в душ, под теплый мелкий дождичек…

…Мок, терся жесткой губкой, вынув вставную челюсть, полоскал водичкой испоганенный алкоголем рот. Потом просто в неге стоял — тепло текло по нему, дремота накатывала и откатывала…

Когда он, надев свежее исподнее и причесавшись, выходил из ванной, зазвенел будильник. До такси ровно час.

На кухонном столе стояла оставленная заботливым Казаряном непочатая бутылка марочного армянского коньяка. Нет, пока нельзя: расползешься, как квашня, а не опохмелишься для бодрости. Чтобы не забыть ее, родимую, он прошел в кабинет, где спал на диване, и спрятал бутылку в большую сумку, приготовленную для путешествия. Попутно и постель убрал.

Чаю, чаю покрепче. Без желания, по надобности сжевал два бутерброда и приступил к чаепитию. Пил его с пылу-жару, обжигаясь и торопясь. Согрелся пищевод, согревшись, освободился от спазмы желудок и, наконец, пробил благодетельный пот. Вернулся в ванную, влажным полотенцем вытер лицо и шею, сполоснул подмышки, глянул на себя в зеркало и увидел, что забыл побриться. Брился, с отвращением рассматривая вроде бы чужое старческое лицо.

Спиридоновским спреем побрызгал себе на щеки чем-то не по-нашему нахлынувшим — иностранным. Пора одеваться.

Светло-серая рубашка. Бордовый галстук: Казарян его приказал надевать. Черные ладные брюки, под лидкиным присмотром сшитые на заказ. Твидовый пиджак — Алькин презент, привезенный из Англии. Итальянские макасины, купленные по случаю. Тонкой шерсти модный австрийский плащ, приобретенный в свое время на МУРовской распродаже. И, наконец, роскошная камышовая трость — подарок сослуживцев в день его ухода на пенсию. Сумку в руки — и вперед.

В прихожей еще раз оглядел себя в зеркале. Издаля. Немолод, конечно, но ничего, ничего. Закрыл дверь на все запоры, предварительно включив сигнализацию, и спустился вниз. Ждать такси.