— Да… — приступил к размышлениям Яша. — Двух месяцев не прошло, как Иосиф Виссарионович скончался, а уже непорядок…

— Иосиф Виссарионович сейчас бы мигом в Тимирязевский лес, все бы раскрыл и объяснил с марксистской точки зрения, — негромко предположил Виллен, глядя в стакан.

— Полегче, Виля, — предупредил Александр.

— А я что? А я — ничего. — Виллен поднял голову. — Отвыкли мы без царя-батюшки жить, сиротки несмышленые.

— Но живем, — перебил Виллена Алик, пригвождая взглядом заведенного Александра, — живем, не тужим.

— Вот и плохо, что не тужим! — не выдержал все-таки Александр.

— Кончай, Саня, о Сталине, давай об убийце, — кощунственно предложил Алик.

— Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную атаку поднимал.

— Чуть что — сопляк! — обиделся Алик. — Я не виноват, что не воевал.

Все притихли осуждающе.

Александр вздохнул и заставил себя сказать:

— Извините меня, братцы, устал.

— Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего до слез, — позлорадствовал Виллен.

— Я, что ли, эту амнистию объявил? — непроизвольно повторил слова начальства майор Смирнов.

— Не тех выпустили, не тех! — прокричал Виллен в лицо Александру.

— Каких же надо было выпускать? — поинтересовался тот.

— Ты у Алькиного отца спроси, каких. Спроси, за что он три года перед войной отсидел.

— Ну, ошибка такая вышла, — все, что мог на это сказать Александр.

— Может, и с другими такая ошибка вышла?!

— Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.

— Зря не сажают, зато зря выпускают. — Алик шутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.

— А врачи-убийцы? Где ваша героическая орденоноска врач Томащук, разоблачавшая агентов империализма? То-то, Саня.

— Так то Рюмин… — начал было возражать Саня, но Виллен вновь перебил:

— Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь, что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!

— Отстань от меня, Вилька, а? — попросил пощады Александр.

— Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!

— Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, — укорила Роза. Потом добавила: — И участковый, наверное, где-то рядом бродит.

— Сам участковый! Какая честь! — съязвил Александр.

— Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, — вольно процитировал Пушкина Алик, и все заржали. Добился-таки своего Алик: Виллен угас окончательно и решительно поднялся.

— Мне пора. Спасибо, тетя Роза, за макароны, за чай. Лешка, книги я тебе на днях занесу. С тобой, Алик, мы договорились. А ты, Саня, дави эту мразь уголовную, без жалости дави! — Виллен оглядел всех. — Дядя Яша, до свиданья. Привет всем.

И ушел.

— Когда в газетах о деле врачей-убийц напечатали, мне в институте прозвище дали «Дитя Джойнт», — сообщил Лешка.

— А теперь под какой кликухой проходишь? — поинтересовался Александр.

— «Ошибка Коминформа», — серьезно ответил Лешка.

Веселый человек, весь в папу! И ленив в него тоже. Он единственный из выпуска, кто еще продолжал учиться в институте. Он не был вечным студентом, просто он очень долгов время был абитуриентом. Когда он провалился на вступительных экзаменах в первый раз, Вилька и Алик пришли его ободрить. Лешка лежал на кровати и смотрел в потолок. Соболезнования принял, как должное, а на вопрос, что он собирается дальше делать, твердо ответил: «Буду работать». На робкие попытки же узнать, на какой ниве он хочет трудиться, презрительно заметил: «Вы меня неправильно поняли. Я буду работать над собой». И работал. Вставал, как штык, в шесть утра, делал энергичную зарядку с гантелями, обтирался холодной водой и снова ложился спать. До двенадцати. После обеда отправлялся в историческую библиотеку, где внимательно читал любимого своего Джерома К. Джерома, Дюма, Ильфа и Петрова. Вечером помогал брату Мишке готовить уроки. Пройдя за три года школьную науку еще раз, он вместе с Мишкой поступил, наконец, в неприступный до этого «Цветмет».

— Коминформ не ошибается, — возразил Алик.

— Это он в политических вопросах не ошибается, а в еврейском обязательно ошибется, — сказал Яша.

— Ша, евреи! Раскудахтались! — цикнула на Яшу и Лешку Роза. — Причем здесь еврейский вопрос?

— Еврейский вопрос всегда причем, — меланхолически пофилософствовал Яша.

— Заткнись, — распорядилась Роза и спросила: — Как мама, Саня?

— В рейсе.

— А ты все холостым гуляешь?

— Некогда жениться, Роза.

— Хочешь, невесту тебе поищу?