Она помнила. Но иногда Тьену казалось, что Лили видит в нем все того же мальчишку, которого притащила однажды в Итериан.

— Я расскажу, — шепнула она.

— Не нужно. Неважно, о чем вы говорили и к чему пришли. Не ты прислала в наш дом ильясу — это все, что я хотел знать. И я узнал. Сам. А еще я знаю, что ты никогда не выдашь мне того, кто это сделал.

— Я не могу…

— Не можешь. Даже под пытками не скажешь. Не напишешь. Не укажешь пальцем. Некоторые клятвы невозможно нарушить, и с моей стороны было бы неоправданной жестокостью требовать от тебя это. Я вообще не хотел бы обижать тебя, даже случайно. Поэтому…

Вместо объяснений он обвел руками небо и море.

— Не делай того, о чем после можешь пожалеть, — тихо, без надежды, что он внемлет ее словам, проговорила Лили.

— Уже жалею, — улыбнулся он. — Жалею, что они не увидят тебя такой.

С прощальным поклоном шеар растаял в воздухе.

Дворец к прощанию со старшим сыном правителя приготовили так, словно это событие по значимости многократно превосходило все другие, ранее праздновавшиеся, включая избавление от всепожирающей пустоты. Стены задрапировали шелком, пустив по верху живые вьюнки. Оконные проемы спрятали под полупрозрачной органзой. В залах журчали фонтаны. Сверкали ледяные статуи. Порхали птицы и бабочки. Ветерок кружил цветочные лепестки. Разноцветным пламенем горели светильники. И, как ни странно, во всем этом изобилии чудес не наблюдалось излишней вычурности, ничто не раздражало, цвета не резали глаз, а звуки растекались ненавязчивым фоном.

Но сквозь присущее всем праздникам волнение ощущалась тревога совсем иного рода.

Прислушавшись к чужим эмоциям и мыслям, звучавшим у некоторых довольно громко, Тьен понял, что не он является причиной для беспокойства.

Хотя, как сказать: дворцовые служители переживали из-за отсутствия Эйнара, ответственного за организацию приема. Значит, Эсея справилась… А все эти лепесточки-бабочки — идея младшенького. Мило…

— Нервничаешь? — шепотом спросил Генрих, быстро глянув на вышагивающего позади них Кеони.

— Ничуть, — Тьен продолжал раздавать налево и направо вежливые улыбки.

— А я — очень, — признался человек. — Ты так и не сказал, что собираешься сделать.

— Увидишь. Главное, будь рядом со мной.

— Но что ты…

Спохватился!

Шеар недовольно поджал губы, и какая-то ундина, приняв эту гримасу на свой счет, оскорбленно фыркнула.

— Я… — Тьен обернулся, спиной почувствовав тяжелый взгляд, и встретился глазами с правителем. — Собираюсь с ним поговорить.

Оставив отца и наплевав и на церемониальный этикет, и на то, что изначально план не предполагал ничего подобного, он быстрым шагом направился к Холгеру, наблюдавшему за ним с возвышения, на котором установили кресла для высочайшей семьи.

Порыв этот был неожиданным для самого Тьена, что уж говорить о Холгере. Но первый шеар ничем не выдал изумления. Встретил благосклонным кивком, оглядел бегло, но не без одобрения.

— Мы можем пообщаться наедине? — негромко спросил Тьен, заметив, как насторожилась маячившая за спиной сына Йонела.

— Если беседа не отнимет много времени, — ответил правитель.

— Зависит от тебя, — бросил виновник нынешнего торжества и первым двинулся в сторону скрытой за драпировкой двери, ведущей куда-то вглубь дворца.

Уединились в небольшой комнатке, неизвестно кому и для чего служившей. Из мебели тут был лишь столик, на котором стояли большие песочные часы. Холгер, войдя первым, перевернул их, кажется, просто по привычке, и время с тихим шорохом посыпалось вниз.

— Что ты собирался сказать? — первым начал правитель. — Изменил решение и хочешь остаться?

Похоже, это его не удивило бы, хотя вряд ли обрадовало бы: промелькнуло что-то такое во взгляде.

— Нет.

— Что же тогда?

— Хочу получить ответ, которого не смог добиться за эти годы.

Холгер загодя нахмурился.

— Кто убил мою мать? — ровно выговорил Тьен.

— Я неоднократно говорил, что не знаю этого.

— Говорил. Неоднократно, — голос третьего шеара оставался спокоен. — Но я не прошу повторять старую ложь, я прошу сказать правду.

«По-хорошему», — добавил он мысленно.

К мысленным призывам, как и к словам, правитель остался глух:

— Мне нечего тебе сказать. Могу лишь дать совет: оставь прошлое в прошлом и не мучь себя вопросами, на которые никто не ответит. Ты знаешь, какой может быть жизнь, жизнь шеара. Не отравляй часы спокойствия ненужными метаниями.

Складно говорил. Про прошлое в прошлом, про желанное спокойствие. Словно мысли угадывал. Хотя почему — угадывал? Знал. О Софи, об их доме, об их мире…

И головой покачал, а затем еще прибавил… почти по-отечески:

— Так будет лучше.

— Кому?

— Тебе в первую очередь. Не все нам дано узнать, а изменить — еще меньше. Смерть Аллей и для меня была ударом, но я смирился с тем, что никогда не найду ее убийцу. Возможно, его тоже уже нет в живых.

— Ложь.

Если бы правитель с самого начала взялся ему зубы заговаривать и делал это регулярно, то за девять лет, глядишь, и преуспел бы. А сейчас поздно.