Ну да, я алкаш. Это не хорошо и не пло-хо, это констатация факта. И осознание такой простой реалии избавляет меня от ненужных терзаний и планов. Такая моя планида, мое мес-то в общей картине мироздания. Есть ученые, есть, скажем, знатные ткачихи или полярники. А я алкаш. Это высокое звание позволяет мне без внутреннего содрогания пить одеколон из гор-лышка и стрелять у прохожих двадцать копеек на пиво. И совесть меня не мучает, отстранен я от всего, что происходит за окном пивнухи. Не соучастник я, граждане, во всех ваших делах и свершениях.

Кстати об отстраненности, интересно, ка-кое сегодня число? Месяц помню, ноябрь, год тоже - восемьдесят второй. А вот число... Н-да, бывает, конечно, и хуже, в прошлом году, на-пример, проснувшись, я пытался сообразить, ка-кое время года. Интересное это было ощущение: смотрю в окно, вижу болтающуюся на ветру ветку и мучительно пытаюсь сгрести воедино все осколки этой мозаики и сообразить, пра-вильно ли то, что на ветке зеленые листья или она должна быть покрыта снегом.

– Мужики, какое сегодня число?
–

Оказывается, четвертое. Четвертое нояб-ря восемьдесят второго года. И очень даже слав-ненько, не возражаю.

Вот и Мороз с Игорем. С удовольствием, прочувствованно тяну из граненого стакана ове-янный славой и воспетый в фольклорных сказа-ниях знаменитый советский портвейн. "Портве-шок", "красненькое", "шмурдяк", "бормотуха" - да разве перечислишь все его народные назва-ния. На Кубани, например, это пойло ласково зовут "мулякой" (вообще на кубанском диалекте "муляка" - липкая речная грязь).

Это еще не самое убойное изделие нашей виноводочной промышленности. Есть ранее упоминавшаяся «Вера Михална» (то есть, вермут), есть такие грозные аперитивы, как пло-дово-ягодное, например, "Волжское", "Осенний сад" (или, как зовут эту жуткую смесь в народе, "Ослиный зад"). Далее начинается сфера, куда дилетантам доступ закрыт - все виды одеколона, аптека (разнообразные настойки на спирту), "Свежесть", денатурат, клей БФ, политура, тор-мозная жидкость... есть, где сердцу развер-нуться. Впрочем, после Венички Ерофеева рассуждать на эту тему как-то, даже, неловко. Не потому, конечно, что она исчерпана, нет. Просто с классиком состязаться неприлично.

Кстати, о классиках. "Москва-Петушки" попала мне в руки позапрошлой зимой, на один день, в виде машинописных листков. Стояли страшные морозы и единственным теплым мес-том в квартире на Кутузовском была кухня, по-тому что в комнате крепенько задувало через треснувшее стекло. У меня в то время обитали Таракан и Витала, залетный веселый авантюрист из Киева. Таракан обычно пропадал у меня от недели до месяца, потом на какое-то время воз-вращался домой, чтобы очухаться и отъесться на родительских харчах. А Витала просто искал на жопу приключений в Москве. Спали мы на кух-не, расстилали спьяну на полу два матраса, за-жигали все конфорки на плите и отходили ко сну.

Так вот, проснулся я часа в три ночи в состоянии смертного похмелья. Чтобы как-то отвлечься, включил свет и начал читать Ерофе-ева. Через какое-то время от моего хохота прос-нулись Таракан с Виталой. Стал читать вслух. Для тех, кто еще не знаком с бессмертной поэ-мой - эту книгу нужно читать именно так, с жут-кой похмелюги многодневного запоя. Тогда все Веничкины откровения ложатся на благодатную почву. А вообще, "Москва-Петушки" написана алкашом, и по-настоящему понять ее могут только алкаши. Поясню свою мысль - по рас-сказам прыгавших с парашютом можно в какой-то мере представить себе это ощущение, но только до определенной степени и весьма приблизительно. А чтобы узнать сполна, нужно прыгнуть самому.

Вернемся, однако, в "Яму". Вот, Леху уже на песни потянуло. У него есть две люби-мые. Одна лирическая, "Когда я в Дахау служил печником". Второй научил его я, "Пойдем на юг и на север". Исполняется она на мотив извест-ного шлягера «Эвейну шалом алейхем» и по-вествует о захватнических устремлениях из-раильской военщины. Там есть слова: "Пойдем на юг и на север, нас не страшит "Аль-Ахрам" - пока премьером Голда Мейер, ну а министром бог войны Моше Даян". Леша поет с большим чувством. Ну как здесь не воскликнуть: «Все под знамена генерала Шарона!»

А вот и Васек появился. Вся команда в сборе. Вышли во двор перекурить и развеяться. Теперь уже не холодно, а портвейн во дворе пьется особенно чудненько. Куда делись утрен-няя запуганность и пришибленность духа!

В "Яме" жизнь кипит. В углу играют в шахматы на деньги - тоже постоянная команда, за вином у них бегает один и тот же гонец. Он на вечном подсосе и трудится за копытные, ины-ми словами, с каждого рейса ему накатывают стаканище.

В большинстве своем народ здесь знает друг друга. За столиками идут тихие приватные переговоры, в которые постороннему лучше не встревать, а еще лучше, не прислушиваться.