Наша зона общего режима. Максималь-ные срока у "аварийщиков". Это шофера, кото-рые при аварии кого-то искалечили или убили. Самый большой срок на зоне – тринадцать лет. Мужик на самосвале спьяну чуть ли не целую автобусную остановку ликвидировал.

У нас в отряде один аварийщик двинут умом. Иногда он нормальный молодой мужик, иногда "уезжает". Может в середине разговора неожиданно сказать: "Слушай, я техталон не взял. Посмотри в бардачке, в кабине".

А так, кого только нет: сектанты, и ху-лиганы, "домашние боксеры" и грабители…

Вообще обстоятельства, кого и за что по-садили, это дело личное. Никто никого не может расспрашивать. Кто-то рассказывает, кто-то молчит.

Некоторые из рассказов чрезвычайно красочные. Помню, один малый, по имени Во-лодя, несколько вечеров подряд рассказывает нашей кампании о своих похождениях. Не знаю, насколько правдивы все подробности, но в це-лом рассказ чрезвычайно точен психологически.

Началось с того, как Володя подставил свою подругу богатому армянину и как они его глушанули и ограбили.

Армянин среагировал на ограбление очень быстро. Подругу замели, а Володя скрыл-ся. Полдня сидел на автовокзале соседнего го-родка, ждал автобуса, чтобы уехать в другую область, и трясся от страха, зная, что, скорее всего, его уже объявили в розыск.

Потом приключения в Сочи – в основном девочки и кабаки. Потом Нарва и Таллинн – де-вочки и кабаки. В Нарве его взяли. Дали пять лет. Два отсидел.

Зона ивановская и, естественно, очень многие сидят за кражу ткани – "за мануфакту-ру", как здесь выражаются.

Много обычных пожилых работяг, кото-рые залетели в неприятности по пьянке или по недоразумению. Лишний раз убеждаешься, что на зону может залететь практически любой, если так сложатся обстоятельства.

На промзоне работают немногие. Там па-ра каких-то цехов, мастерские, стройка непонят-ная.

Основная же работа, которой занимается наша зона – изготовление плетеных сеток. Тех самых, с которыми хозяйки на рынок ходят. Есть определенная норма (когда есть материал). Кто-то честно плетет сетки, кто-то покупает. Ес-ли хорошая погода, плетут внутри локалки, на свежем воздухе. Если холодно или дождь, пле-тут, сидя на своих шконках.

Хотя зоной верховодят ивановские, в на-шем отряде вся верхушка москвичи, поэтому его и зовут "московским". Естественно, все теплые места заняты ими же. От меня москвичи отвора-чиваются. Срок у меня маленький – "на параше на одной ноге отстоять можно".

Через два дня после прибытия меня вы-зывает отрядный. Капитан, спокойный надеж-ный мужик. Не помню его имени и отчества, но с отрядным повезло. У соседей два офицера – молоденькие лейтенанты. Зеков они открыто не считают за людей. Если он с тобой говорит, то не глядя и не разжимая губ.

Отрядный предложил мне место ночного шныря. Меня это очень даже устраивает.

Дневной шнырь – несчастное существо. Он обязан убирать помещение и следить за по-рядком днем. А кроме того, он на подхвате, вро-де полового в трактире.

Мне же нужно просто ночью не спать. Теоретически я не должен впускать в отделение посторонних, но это просто смешно. Кто меня, собственно, будет спрашивать?

Вторая моя обязанность заключается в том, чтобы мотать на челноки пряжу, из которой плетут сетки.

Зона действительно голодная. Тема про-питания стоит на первом месте.

Столовая большая и чистая. Стены рас-писаны картинами, нарисованными местными талантами. Одна из них прямо напротив нашего стола – березки, на лужайке играет гармонист, а вокруг него пляшут парни и девчата. Все румя-ные, в ярких народных костюмах. Очень радост-ная картинка.

Через две недели со мной случился го-лодный обморок.

Я шел в отряд, а потом все закружилось и стало темно в глазах. Поскольку отключился я рядом со входом, меня оттащили в сторону и прислонили к низенькому заборчику, где я и ок-лемался.

Как ни странно, никак не могу вспом-нить, что же представляла собой кормежка. В памяти все какая-то серая и липкая масса.

Наверное, если поднапрячься, то вспом-ню, но зачем? Одно слово – еды не хватало. От хилого зоновского пайка воровали все, кому не лень. Оставалось как раз, чтобы ноги не про-тянуть.

Итак, я ночной шнырь и мотаю челноки. Это дает мне два преимущества. Во-первых, я не участвую в дневной жизни, то есть, как бы на-шел себе нору. Во-вторых, я получил доступ к пряже.