— Проси, чего хочешь, только не сие! — нахмурился Бутурлин. — Девица — княжна Корибут, чей отец погиб прошлой ночью. Пока я жив, никто не смеет к ней прикоснуться!

— Эка невидаль — княжна! — хихикнул Чуприна, оскалив мелкие острые зубы. — Мы — люди всеядные. Нам что княжна, что королевна — все едино! Как говорят охотники на дичь, «всякая птица в пищу сгодится!»

И то, что к девице никто не притронется, пока ты жив, меня не пугает. Жизнь твоя на ниточке висит, а нить на моем пути — не преграда. Немало я их оборвал на своем веку, оборву еще одну. Ты — не лучше других!..

— Эй, Чуприна, угомонись! — попытался урезонить побратима Газда. — Не делай того, о чем будешь потом жалеть!

Но было поздно. Рванув саблю из ножен, казак бросился на московита. Несмотря на стремительность нападения, Бутурлин оказался на высоте. По тому, как враг вел клинок, Дмитрий сразу понял, что у него нет фехтовальной выучки.

Одним движением сабли он вышиб оружие из руки противника и впечатал головку сабельной рукояти ему промеж глаз с такой силой, что с Чуприны слетела его мохнатая баранья шапка.

Оглушенный казак неуклюже повалился на спину, и его роскошный темно-рыжий чупер, видимо, послуживший причиной прозвища, упал ему на глаза, тут же слипшись от брызнувшей из разбитого носа крови.

Видя, что стало с его товарищем, рослый Тур обнажил саблю и ринулся на Бутурлина сбоку, но Газда заступил ему дорогу, положив руку на свой сабельный крыж.

— Как это понимать, брат? — изумленно произнес, старый казак, — ты что же, поднимешь руку, на своих?

— Остынь, горячая голова! — урезонил товарища Газда. — Ты что, на старости лет решился вступаться за насильника? Чуприна получил по заслугам, считай даже, что урок был для него слишком мягок. Тебе же, с твоими сединами, следует быть мудрее и не потворствовать кривде!

— Стало быть, моих сестер жолнежам можно было бесчестить, а мне панянку и пальцем трогать нельзя? — простонал, приходя в себя, Чуприна. — С каких это пор, брат Газда, ты на сторону панов перешел?

— Дурак ты, Чуприна, — с незлобивой досадой вздохнул Газда, помогая незадачливому фехтовальщику встать на ноги, — после того, как ляхи сожгли твой дом и перебили родню, все, что у тебя осталось, — это казацкая честь, а ты и ее лишиться хочешь.

Чем будешь лучше жолнежей, если сам насиловать станешь да невинные души губить? В поле кроши польских латников сколько душе угодно, а девиц да сирот не тронь! Поднимешь на них меч — сам станешь мразью, ни себе, ни роду своему погибшему чести не приобретешь!

— Опусти и ты саблю, московит! — крикнул он Бутурлину. — Доказал уже, что можешь за себя постоять, больше тебя здесь никто не тронет!

Дмитрий нехотя вложил саблю в ножны и отступил вглубь пещеры, заграждая хозяевам схрона подступы к перепуганной княжне. Хотя сам Газда вел себя, как человек чести, его спутники не вызывали у московита доверия.

От них, можно было ждать чего угодно, и молодой боярин прикидывал в мыслях, что станет делать, если Чуприна и Тур не послушаются увещеваний побратима.

Чуприна особой опасности для него не представлял, но длиннорукий, жилистый Тур с ухватками умелого рубаки мог стоить двоих врагов.

— Пожалуй, мы, и впрямь, здесь засиделись, — сухо обронил Дмитрий, мысленно готовясь с боем прорываться к выходу из пещеры, — спасибо, православные, за хлеб-соль да за ночлег. Если суждено будет когда-нибудь свидеться, возблагодарю вас за ваше доброе…

— Да погоди ты, боярин, — неожиданно мягко произнес Газда, — никто вас с панянкой из схрона не гонит, не изверги мы какие…

…Да и о деле мы с тобой не договорили. Ты ведь в Самбор хочешь попасть, не так ли?

— А ты готов нам пособить? — Бутурлин пристально вгляделся в хозяина схрона, силясь понять, искренне ли он предлагает помощь или хитрит, пытаясь усыпить его бдительность.

— Отчего бы не помочь добрым людям? — пожал плечами казак, — Господь велел помогать попавшим в беду. Только и ты, боярин, прояви благодарность и помоги нашей братии дойти до мест, где нам не страшна будет польская веревка!

— Что ж, я готов проводить вас до границ Московии, — согласился Дмитрий, — но я не уверен, что это случится скоро.

Забрать вас с собой я смогу лишь на обратном пути, а когда я в него выступлю, один Господь ведает. Дела могут задержать меня в Самборе.

Во-первых, мне придется давать показания против душегуба Волкича, а на это уйдет немало времени. Во-вторых, неизвестно, как отнесется к моим словам Воевода.

Дело нешуточное, и до полного выяснения правды он меня домой не отпустит. Или отправит под стражей в Краков, свидетельствовать перед самим Королем или, не поверив ни одному моему слову, решит заточить в темнице…